Фрейд неудобства культуры кратко

Обновлено: 05.07.2024

1.
Для нас нет ничего более достоверного, чем чувство самого себя, своего собственного "Я". Эта видимость обманчива: "Я" переходит в бессознательную душевную сущность - Оно. Но по отношению к внешнему миру дело обстоит так, как если бы "Я" было от него ясно и резко отграничено. При влюбленности или в патологических случаях нечеткость границ Я может быть в норме.
Чувство Я подвержено искажением, а границы Я не являются постоянными.
Говоря об эволюции Я, Фрейд начинает с описания младенческого возраста, когда человек еще не ощущает внешнего мира как источника притекающих к нему ощущений. Затем описывается тенденция отделения Я от источника неприятности, вынесение его наружу с созданием "Я чистого наслаждения", которому противостоит чуждое и угрожающее внешнее. Затем в результате опыта границы "Я чистого наслаждения" подвергаются изменениям и совершается первый шаг для установления принципа реальности. То, что Я для защиты от внутренних неприятных импульсов не находит никаких способов, кроме применяемых по отношению к внешним неприятностям, становится исходным пунктом для ряда серьезных болезненных расстройств. "Океаническое чувство" - чувство связанности с внешним миром.
Однажды появившись, все где-то сохраняется и не может просто так исчезнуть. Кроме того, при определенных условиях это нечто может опять всплыть на поверхность.
Если чувство является выражением какой-то сильной потребности, то только в этом случае оно может стать источником энергии. В отличие от этого, религиозная потребность проистекает из инфантильной беспомощности и это чувство может рассматриваться как первая попытка религиозного утешения, как некий способ отрицания опасности, которую Я обнаруживает в виде угрозы со стороны внешнего мира.
2.
Сильное отвлечение, заменители удовлетворения, наркотики - все эти средства для облегчения сложной жизни человека.
Религия, по словам Фрейда, дает ответ о смысле жизни.
Жизненная цель всех людей определяется программой принципа наслаждения. Но счастье возможно лишь эпизодически как внезапное удовлетворение потребности.
При несчастье принцип наслаждения трансформируется в принцип реальности и счастьем уже можно считать то состояние, когда удалось отклониться от несчастий.
Где-то религия открывает радикальный способ освобождения от страданий - умерщвление первичных позывов, в результате чего счастье покоя достигается другим путем. Более скромная цель - контроль над жизнью своих первичных позывов. Тогда господствующими становятся высшие психические инстанции, подчинившиеся принципу реальности. Защита от страданий достигается благодаря тому, что неудовлетворение контролируемых первичных позывов ощущается менее болезненно, чем неудовлетворение необузданных первичных позывов.
Сублимация первичных позывов (отклонение энергии сексуальных влечений от их прямой роли и направление ее к социальным целям) также содействует уменьшению страданий. Хотя она не является универсальным средством.
Удовлетворение в сфере фантазий, из иллюзий.
Важно отметить, что ни один путь достижения счастья не приносит абсолютных результатов, т.к. счастье, как возможное, есть проблема индивидуальной экономии либидо. На направление выбора будут влиять различные факторы:
насколько велико ожидаемое удовлетворение;
в какой мере человек намерен стать зависимым от него;
на какие собственные силы он рассчитывает, чтобы изменить мир согласно своим желаниям;
психическая структура личности.
Суррогат удовлетворения: бегство в невроз, хроническая интоксикация, психоз.
Одновременно с открытием для всех способа уменьшения страданий религия затрудняет проблему выбора, навязывая всем одинаково свой путь к счастью и к защите от страдания. Ее методика заключается в умалении ценности жизни и в химерическом искажении картины реального мира, что предполагает предварительное запугивание интеллекта.
Культура несет большую часть вины за страдания людей. То, что культура спасает, охраняет от страданий и приносит страдания в свою очередь - является очевидным противоречием.
Когда человек больше не в состоянии больше вынести того числа ограничений, которое налагает на него общество, он становится невротиком.
Хотя человек и достиг необычайного прогресса в области науки и ее технического применения, это не удовлетворило жажды наслаждения, т.е. власть над природой не является единственным условием человеческого счастья.
Культура представляет собой всю сумму достижений и установлений, отличающих нашу жизнь от жизни наших предков и животного мира. Она как правило, служит целям защиты человека от природы и урегулированию отношений между людьми.
Характерными чертами культуры являются как достижения в использовании человеком земли так и обеспечение защиты его от сил природы. Кроме того, культура вносит в общество правила почитания красоты, чистоты и порядка, уважения к высшим формам психической деятельности, установление справедливости и пр.
Но культура одновременно и налагает ограничения на индивидуальную свободу, как на необходимое условие ее развития.
Культурное развитие есть своеобразный процесс, протекающий в среде человечества. Он характеризуется изменениями, вызываемыми им в сфере инстинктивных предрасположений, удовлетворение которых есть психоэкономическая задача.
Сублимация первичных позывов - особенно ярко выраженная черта культурного развития.
Происхождение культурного развития берет свое начало в мире примитивного человека. Но произвол главы семьи в примитивной семье - нельзя назвать культурной чертой.
Когда большое количество людей смогло оставаться в коллективе, это стало первым успехом культуры.
Любовь - одна из основ культуры, она связывает множество людей. Но та любовь которая не производит выбора, теряет часть своей собственной ценности. В течение эволюции отношение любви к культуре теряет свой однозначный характер. С одной стороны любовь противопоставляет себя интересам культуры, а с другой стороны, культура угрожает любви чувствительными ограничениями.
Культура ведет себя по отношению к сексуальности как победившее племя или слой народа, эксплуатирующих других - побежденных. Современная культура дает ясно понять, что она разрешает сексуальные отношения только в качестве способа размножения людей. Люди согласились на некоторых компенсирующих условиях с вторжением в сферу сексуальной свободы.
Чтобы укрепить общественные связи посредством дружбы, создаются мощные идентификации, мобилизуется либидо с заторможенностью по цели.
Требование культурного общества гласит: люби ближнего своего, как самого себя. Невозможно любить человека, если он не имеет никакого значения для собственных чувств. Стало быть, это предписание становится невыполнимым и не может быть рекомендовано как нечто разумное.
Ближний не только возможный помощник или сексуальный объект, но и предмет соблазна для удовлетворения своей агрессивности, и ее наличие принуждает культуру к ее высоким требованиям. Культура тормозит проявление агрессивности путем создания нужных психических реакций. "Отсюда применение всевозможных средств для идентификаций и заторможенных по цели любовных отношений, отсюда ограничение сексуальной жизни.
Психологическое обнищание масс опасно, т.к. общественные связи осуществляются путем идентификации участников друг с другом, а ведущие личности не приобретают должного значения.
Агрессия - самостоятельный первичный позыв.
Изначальное рассмотрение: голод, любовь
Голод - для самосохранения отдельного существа, любовь - для сохранения рода, т.е. первичные позывы Я противопоставляются первичным позывам, направленным на объекты (либидо).
Садизм - не отличается любовью, и явно близок к первичным позывом Я, не имеющими либидинозной направленности. Садизм относится к сексуальной жизни.
Невроз - результат борьбы между интересами самосохранения и требованиями либидо.
Либидо нарциссического характера обращается на объекты, становится "объект-либидо" и может снова приобрести нарциссический характер.
Если садизм выступает без эротических намерений, его удовлетворение связано с исключительно сильным нарциссическим наслаждением, т.к. оно дает Я утоление его давнишней жажды всемогущества.
Склонность к агрессии является первоначальной и самостоятельной инстинктивной предрасположенностью людей, и культура встречает в ней самое большое препятствие.
Смысл развития культуры заключается в борьбе между инстинктом жизни и инстинктом разрушения, протекающей в человеческой среде.
Развитие культуры есть борьба человечества за существование.
Культура побеждает опасные агрессивные страхи путем их ослабления, она обезоруживает их и оставляет под наблюдением инстанции, находящейся внутри самого этого индивида.
Чувство вины появляется, когда человек делает что-то, признаваемое "злом". Зло первоначально есть то, что грозит утратой любви и из опасения потери его следует избегать.
Агрессия внешнего авторитета - создание внутреннего авторитета - сознание вины.
У ребенка должны были развиться агрессивные наклонности против авторитета, но он должен отказаться от осуществления этой мстительной агрессии.
Выход из трудной психоэкономической ситуации через идентификацию с авторитетом.
Важнейшей проблемой развития культуры является чувство вины.
Чувство вины (строгость совести) - это получаемое Я ощущение, что оно находится под наблюдением. Это оценка напряжения между устремлениями Я и требованиями Сверх-Я. В основе этих взаимоотношений лежит страх перед критической инстанцией, потребность в наказании, этот страх - это проявление инстинкта Я, которое под влиянием садистского Сверх-Я стало мазохистким, т.е. использующим часть имеющегося у него инстинкта внутреннего разрушения для эротической связи со Сверх-Я.
Совесть - функция, приписываемая Сверх-Я, которая состоит в наблюдении за действиями и намерениями Я, в оценке их, в осуществлении цензорской роли.
Раскаяние - общее обозначение реакции Я в одном из случаев чувства вины - содержит малопреобразованный материал ощущений страха, само является наказанием и может включать потребность в наказании; оно может быть старше совести.

Работа на этой странице представлена для Вашего ознакомления в текстовом (сокращенном) виде. Для того, чтобы получить полностью оформленную работу в формате Word, со всеми сносками, таблицами, рисунками, графиками, приложениями и т.д., достаточно просто её СКАЧАТЬ.

Фрейд З. Неудобства культуры ( 1929 )

Источник: Фрейд 3. Художник и фантазирование (сборник работ), — М.: Республика, 1995. стр. 299-336, перевод с нем. Р.Ф.Додельцева, редакция эл. версии текста: Алейников С.В.

Нельзя отрешиться от впечатления, что обычно люди руководствуются ложными мерилами: домогаются власти, успеха, богатства и восторгаются их обладателями, недооценивая при этом подлинные ценности жизни. И, однако, всякий раз при таком обобщении существует риск забыть о пестроте человеческого мира и его духовной жизни. Встречаются отдельные личности, не лишенные почитания современников, хотя их величие основано на качествах и достижениях, совершенно чуждых целям и идеалам массы. Легко можно предположить, что все же только меньшинство признает этих великих мужей, тогда как огромное большинство и знать о них ничего не желает. Но все это не так просто из-за разрыва между мыслями и действиями людей и из-за многообразия их побудительных мотивов.

Один из таких замечательных мужей называет себя в письмах моим другом. Я посылал ему свою небольшую работу, рассматривающую религию как иллюзию, и он ответил, что полностью согласен с моей оценкой религии, но сожалеет, что я не воздал должное подлинному источнику религиозности.

Этот отзыв моего уважаемого друга, который однажды сам на языке образов воздал должное чарам иллюзий, доставил мне немалые трудности*.

Мне нечего сказать такого, что окончательно решило бы эту проблему. Идея, что человек должен получить весть о своей связи с окружающим миром благодаря непосредственному, с самого начала направленному на это чувству, звучит настолько непривычно, так плохо вписывается в ткань нашей психологии, что правомерно испробовать психоаналитическое, то есть генетическое, объяснение такого чувства. Тогда мы располагаем следующим ходом мысли: при норме для нас нет ничего более достоверного, чем чувство самого себя, собственного Я. Это Я кажется нам самостоятельным, цельным, четко отграниченным от всего остального. Что эта возможность иллюзорна, что, напротив того, это Я простирается без четких границ вовнутрь в бессознательную психическую сущность, которую мы называем Оно и для которого Я служит как бы фасадом, — все это показало нам лишь психоаналитическое учение, призванное еще многое сообщить об отношении Я к Оно. Но, по меньшей мере, видимо, остается в силе, что вовне Я имеет ясные и определенные границы. Только в одном, хотя и исключительном, состоянии, которое, однако, не может считаться патологическим, дело обстоит иначе. В пике влюбленности возникает угроза размывания границы между Я и объектом. Вопреки всякому здравому смыслу влюбленный утверждает, что Я и Ты — одно целое, и готов вести себя так, будто так оно и есть. То, что на время можно устранить с помощью определенной физиологической деятельности, должно, конечно, обладать способностью разрушаться и под влиянием патогенных процессов. Патология познакомила нас с большим количеством состояний, при которых отграничение Я от внешнего мира становится неопределенным или неверно прокладываются существующие границы; в одних случаях части нашего собственного тела, более того, области собственной душевной жизни, восприятия, мысли, чувства, кажутся чужими, не принадлежащими Я; в других внешнему миру приписывают то, что явно возникло в Я и должно быть признано его частью. Стало быть, и чувство Я подвержено искажениям, а границы Я непостоянны.

Дальнейшее рассуждение гласит: это чувство Я у взрослого не может быть с самого начала таковым. Оно, вероятно, претерпело определенное развитие, которое, как известно, нельзя продемонстрировать, но можно со значительной степенью вероятности реконструировать*.

Несомненно, такое развитие событий не кажется странным ни для психической, ни для какой другой области. Для мира животных мы упорно придерживаемся гипотезы, что высокоразвитые виды произошли из самых низших. Ведь среди живущих мы находим и сегодня все простые формы жизни. Вид огромных ископаемых ящеров вымер и уступил место млекопитающим, но истинный представитель этого рода — крокодил — еще живет вместе с нами. Аналогия, возможно, слишком отдаленная, сомнительная также из-за того обстоятельства, что выжившие низшие виды чаще всего не являются прямыми предками нынешних, более развитых. Промежуточные звенья, как правило, вымерли и известны только благодаря реконструкции. Напротив, в психической области сохранение примитивного рядом с возникшим из него преобразованным столь часто, что излишне доказывать это с помощью примеров. В большинстве случаев это явление — результат скачков в развитии. Определенная доля установки, влечения сохраняется неизменной, другая претерпевает дальнейшую эволюцию.

Далее последовала фаза Септимонтия* — объединение поселков на отдельных холмах, затем город, ограниченный стеной Сервия. А еще позже, после всех преобразований эпохи Республики и Ранней империи, Рим — это город, который император Аврелиан обнес стеной. Не будем прослеживать дальнейшее преобразование города, а спросим себя, что еще может обнаружить в современном Риме от этих ранних этапов посетитель, наделенный, допустим, исчерпывающими историческими и топографическими знаниями. Стену Аврелиана он увидит почти в неизменном виде, за исключением небольших повреждений. Благодаря раскопкам он сможет в отдельных местах обнаружить ставшие видными части вала Сервия. Если он знает достаточно — более, чем современная археология, — то, вероятно, сможет нанести на карту города всю линию этих стен и контуры Roma quadrata. От зданий, когда-то заполнявших эти старые границы, он не найдет ничего или только незначительные остатки, ибо они больше не существуют. Самое большее, что ему могут предоставить наиболее полные знания о Риме времен Республики, состояло бы в его умении указать места, где находились храмы и общественные здания той эпохи. Теперь эти места занимают руины, но не самих зданий, а их более поздних перестроек после пожаров и разрушений. Вряд ли нужно особо упоминать, что все эти остатки Древнего Рима как бы вкраплены в лабиринт большого города последних, начиная с Ренессанса, столетий. Конечно, многие древности еще погребены в недрах города или под современными строениями. Таков способ сохранения прошлого, предстающий перед нами в таких исторических местах, как Рим.

А теперь выдвинем фантастическое предположение, будто Рим не обиталище людей, а психическое существо со столь же долгим и содержательным прошлым, в котором соответственно ничто, однажды появившееся, не исчезает, а рядом с последними фазами развития продолжают существовать все более ранние. Применительно к Риму это означало бы, что на Палатинском холме императорские дворцы и Септизоний* Септимия Севера еще вздымаются до былых высот, карнизы замка Ангела еще несут прекрасные статуи, украшавшие замок вплоть до нашествия готов, и т. д. Но более того, на месте палаццо Каффаралли вновь стоял бы — не уничтожая это здание — храм Юпитера Капитолийского, и притом не только в своем позднейшем облике, как его видели римляне времен Империи, но и в том самом раннем, когда он еще обнаруживал этрусские формы и был украшен терракотовыми антификсами. Там, где теперь стоит Колизей, мы смогли бы восхищаться и исчезнувшим Domus aurea des Nero*; на площади Пантеона мы обнаружили бы не только нынешний Пантеон, каким нам его оставил император Адриан, но на том же фундаменте и первоначальное сооружение М. Агриппы, более того, та же самая земля несла бы церковь Maria sopra Minerva и древний храм, на основании которого она была построена. И при этом достаточно было бы, вероятно, изменить направление взгляда или местоположение наблюдателя, чтобы увидеть ту или иную картину.

Явно нет смысла далее развивать эту фантазию, она ведет к непредставимому, более того, к абсурдному. Если мы хотим представить историческую последовательность пространственно, это осуществимо только посредством сосуществования в пространстве; одно и то же пространство нельзя заполнить дважды. Наша попытка кажется праздной забавой; у нее только одно оправдание — она показывает, насколько далеки мы от того, чтобы выразить специфичность душевной жизни с помощью наглядных представлений. Мы обязаны определиться еще по поводу одного возражения. Оно поднимает вопрос, почему мы выбрали именно прошлое города для сравнения с прошлым психической жизни? Предположение о сохранении всего былого остается в силе и для душевной жизни только при условии, что психический орган остался неповрежденным, а его ткань не пострадала ни от травм, ни от воспалений. Но разрушительными воздействиями, сопоставимыми с этими наносящими ущерб причинами, изобилует история любого города, даже если у него менее бурное, чем у Рима, прошлое, даже если он, как, например, Лондон, едва ли когда-нибудь захватывался врагами. Самое мирное развитие города сопровождается порчей и заменой зданий, и поэтому заведомо город был неподходящ для такого сравнения с психическим организмом.

Мы принимаем это возражение и, отказываясь от эффектного контрастного впечатления, обращаемся ко все же более родственному объекту сравнения, а именно — к телу животного или человека. Но и здесь мы обнаруживаем то же самое. Более ранние фазы развития никак не сохраняются, они поглощены более поздними, для которых служат материалом. Эмбрион нельзя обнаружить во взрослом организме; зобная железа, которой обладает ребенок, после достижения половой зрелости как таковая больше не существует, а заменяется соединительной тканью; правда, в полой кости зрелого человека я могу отметить контуры детской кости, но сама она исчезла, удлинившись и утолщившись, приобретя свою окончательную форму. Это подтверждает, что сохранение всех предварительных ступеней наряду с конечными формами возможно только в психической области, и мы не в состоянии сделать этот факт наглядным.

Возможно, мы заходим слишком далеко в этом предположении. Быть может, нужно было довольствоваться утверждением, что прошлое в душевной жизни может сохраняться, что оно не должно с необходимостью разрушаться. Все же возможно, что и в психике кое-что из старого — чаще всего или в порядке исключения — настолько стирается или поглощается, что никак не -может быть восстановлено и воскрешено, или что вообще сохранение связано с определенными благоприятными условиями. Такая возможность существует, но мы ничего не знаем о ней. Мы вправе только упорно придерживаться мнения, что сохранение прошлого в психике скорее правило, чем странное исключение.

Мне такое право представляется сомнительным. Ведь чувство может стать источником энергии только тогда, когда оно само выражает какую-либо сильную потребность. Мне кажется бесспорным, что религиозная потребность — производное от инфантильной беспомощности и от пробужденной ею тоски по отцу, особенно поскольку это чувство не просто продолжает детские переживания, а постоянно поддерживается страхом перед всемогуществом судьбы. Более сильной детской потребности, чем потребность в покровительстве отца, я не могу назвать. Тем самым роль океанического чувства, которое могло бы стремиться, скажем, к восстановлению неограниченного нарциссизма, отходит на второй план. Происхождение религиозной установки можно четко проследить вплоть до чувства детской беспомощности. За ней может скрываться и что-то еще, но это до поры окутано туманом.

Содержание

Первая мировая война явилась определяющим переживанием для Фрейда и его современников. Она предстала в качестве первой технологически продвинутой войны; с использованием танков, отравляющих газов и т. д. Массовые убийства происходили, как никогда прежде в истории. Этот опыт, породил новое чувство пессимизма о человеке и природе человека. Сам Фрейд представляет глубоко пессимистические точки зрения в этом трактате. Он переносит внутрипсихические конфликты (между Эго и ид; между принципом удовольствия и принципом реальности, между сознанием и бессознательным и т. д.), которые он проанализировал в своих психоаналитических трактатах, в область человеческой цивилизации. Цивилизация сама, таким образом, определяется как пространство такого же конфликта, которое происходит в психике отдельно взятого индивида. В этом смысле Фрейд придерживается культурного пессимизма, или анти-модернизма. Он весьма скептически настроен по поводу достижений цивилизации, что характерно для мыслителей периода, непосредственно предшествовавшего глобальным катаклизмам сороковых годов.

Введение

Двусторонний характер принципа удовольствия

В своем положительном проявлении, принцип удовольствия просто подразумевает эгоистическое побуждение к удовлетворению всех наших требований, это побуждение к удовольствию. Но индивид быстро понимает, что внешний мир и требования других являются помехой и препятствуют удовлетворению многих желаний -таким образом формируется принцип реальности, наше понимание того, что не все наши требования могут быть удовлетворены. Это формирует второе, отрицательное выражение принципа удовольствия — как можно чаще избежать неудовольствия. Таким образом, мы учимся отказываться от желаний и требований, которые не могут быть удовлетворены, так как это вызывает у нас меньшее неудовольствие, чем последовать недоступному желанию и остаться неудовлетворенным. Задача избегнуть страдания вытесняет на второй план стремление к удовольствию.

Паллиативные меры — стратегии, которые помогают избежать жизненных страданий:

Сильное отвлечение: Мы перенаправляем наши требования и желания в сферы деятельности, где они более свободно могут быть удовлетворены. В этой категории Фрейд включает научную деятельность или другие формы профессиональных достижений. Это пути наименьшего сопротивления. (Самая тесная связь с реальностью.)
Заменители удовлетворения: это различные формы компенсации за отсутствие других удовольствий. Здесь Фрейд включает все формы иллюзий, в том числе религиозный пыл, фантазии, уход в искусство и т. д.
Интоксикации: мы убегаем от недовольств, стараясь их забыть, избегая их, обращаясь к таким веществам, как алкоголь, наркотики и т. д. В таком случае лечатся симптомы (недовольство), а не причины недовольства. Как стратегия, избегание и отрицание может ещё более увеличить реальное недовольство которое индивид пытается излечить. (Наименьшая связь с действительностью).

Типичные реакции на потребность в удовольствии и защите от неудовольствия:

Цивилизация

Цивилизация сама по себе, это механизм или тактика для перераспределения удовольствия, не только в экономии отдельных удовольствий, но и в более равномерном распределении удовольствий среди физических лиц;а также требует компромиссов от нашего врожденного эгоцентризма.

Мы учимся и распределять, и накапливать для дальнейшего использования.

Три источника человеческого страдания

Человеческое тело: оно хило, слабо, смертно; болезнено.
Мир: превосходство природы, природные катастрофы, наша неспособность управлять природой, природа, как необходимость.
Социальные отношения: общество, социальное законодательство, другие человеческие существа-всё это также ограничивает удовлетворение удовольствиями.

Из этих трех источников первые два кажутся неизбежными, мы не можем преодолеть слабости нашего тела, и мы никогда не будем управлять полностью природой.

Но третья категория, социальных отношений, кажется, должна быть под контролем человека. Мы не можем объяснить, почему не можем обойтись без социальных страданий, почему мы не можем регулировать наши социальные взаимодействия таким образом, чтобы избежать наибольшего неудовольствия для всех. Это приводит Фрейда к одной из его центральных гипотез: причина, почему мы не можем обойтись без социального недовольства в том, что часть природы лежит в основе социального конфликта. Другими словами, наши социальные соглашения не просто устанавливаются логикой и здравым смыслом, но также функционированием и проявлением наших инстинктов. Конфликт, который возникает для нас, как социальный конфликт является отражением напряженностей которые возникают в структуре психики человека. Мы не можем избежать социальных конфликтов, потому что это просто повтор на коллективном уровне психических конфликтов отдельной личности. Природа, в общем, остается общим знаменателем всех наших источников боли.

Это приводит Фрейда к формулировке нового тезиса: существование агрессивного инстинкта, параллельного и дополнительного нашему первичному инстинкту, либидному или инстинкту жизни.

Цивилизация, как источник нашего несчастья, нашего дискомфорта и недовольства

Цивилизация, хотя её цель, казалось бы, уменьшение человеческих бед и страданий, на самом деле, согласно Фрейду, частично несет ответственность за страдания. Этим объясняется наша подсознательная враждебность по отношению к цивилизации.

Цель цивилизации

Отрицательные стороны цивилизации

Фрейд — это известный австрийский ученый, автор психоаналитической концепции культуры. Он первоначально рассматривал культуру только в качестве подсобного инструмента психоанализа. В дальнейшем из психоанализа развернулась философия культуры.

Готовые работы на аналогичную тему

Так называемое воспоминание легко проверить на таком примере, как сны. Здесь читателя подстерегает относительно интересный вывод о том, что сохранение прошлого опыта не способно оставаться нетронутым, оно может искажаться в процессе развития человеческой психики.

Фрейд говорил о том, что ранние стадии развития организма вряд ли могут оставить какие-то ощутимые следы в психике. Тем не менее, в трудах М. Кляйн можно уже найти обратные идеи.

Исключение боли и неудовольствия;
Получение максимального удовольствия и радости.

Исследователь писал о том, что программа элементарного принципа удовольствия помогает задать жизненную цель. С этой концепцией можно согласиться, так как действие представленного принципа повторялось на большом количестве примеров людей в настоящее и прошлое время.

В ходе развития достаточно печальной, но жизненной идеи Фрейд в конце второй главы сделал вывод о том, что люди не были созданы для счастья. По этой причине, как он видит, удовлетворение принципа удовольствия как средства достижения счастья не происходит до конца. Тем не менее, часто люди осуществляют повторные попытки для его достижения. Многие считают, что такой является судьба и жизненный путь всех людей.

Требования культуры (чистота, порядок) в работе Фрейда

Далее читатель все больше понимает, в чем проявляется беда культуры. Фрейд подводит его к теории неврозов и рассказывает о том, что люди, как правило, заболевают неврозами при наличии определенных мер ограничений. Это происходит через накладываемые на человека требования культурного идеала, что для многих становится невыносимым. Многие исследователи по аналогии подтверждали это положение мерами и ограничениями в поведении, накладываемыми культурой.

Читайте также: