Фаустовское и аполлоническое познание природы шпенглер кратко

Обновлено: 08.07.2024

О́свальд А́рнольд Го́ттфрид Шпе́нглер (нем. Oswald Arnold Gottfried Spengler). Родился 29 мая 1880 года, Бланкенбург, Германия. Дата смерти — 8 мая 1936 года, Мюнхен. Немецкий историософ, представитель философии жизни, публицист консервативно-националистического направления.

Биография
Родился в небольшом провинциальном городке Бланкенбурге у подножия гор (Гарц, нынешняя земля Саксония-Ангальт) в семье почтового чиновника, был старшим из четырёх детей и единственным мальчиком.

Академическую карьеру начал в Мюнхенском университете в качестве преподавателя математики. Пытался заняться публицистикой, однако, после прихода к власти нацистов в 1933 году и изъятия одной из его книг, вёл уединённую жизнь. Незадолго до своей смерти, которая произошла из-за сердечного приступа 8 мая 1936 года, предположил, что Третий Рейх едва ли просуществует ещё хотя бы 10 лет, что оказалось пророчеством.

Последовательно проводимый Шпенглером тезис об уникальности культур, их сменяемости (не преемственности) вел к признанию их ценностной эквивалентности: все они равны по своему историческому значению и должны сопоставляться вне всяких оценочных категорий.

Сравнительный анализ культур, как считает Шпенглер, обнаруживает единство их судьбы: каждая культура проходит одну и ту же последовательность фаз развития, и основные черты каждой фазы тождественны во всех культурах; все культуры сходны по длительности существования (около 1000 лет) и темпам своего развития; исторические события, относящиеся к одной культуре, имеют соответствия (гомологии) во всех других.

Идеи Шпенглера оказали влияние на Тойнби, Ортегу-и-Гассета и др.

Стадии развития культуры
Каждая культура в своем развитии проходит ряд основных стадий: 1) мифо-символическая — стадия зарождающейся культуры, когда основные её формы только зарождаются; 2) стадия ранней культуры, когда ее формы только возникают; 3) стадия метафизико-религиозной (высокой) культуры, на которой она достигает своего расцвета; 4) стадия старения и гибели культуры — стадия цивилизации.

«В концепции Шпенглера они выступают как антитеза , ярко проявляющаяся в господствующих в этих культурах установках познания - метафизически-поэтической и рационалистической в её пространственно-временной бесконечности.

Другое понимание мира, человека, музыки, науки - фаустовская культура и душа с её чувством бесконечного пространства и времени - родилось вместе с романским стилем в X веке на северных равнинах Эльбы и Тахо. Бесконечность внешняя - дали, просторы, горизонты, и бесконечность внутренняя - ощущение вечности; господство полифонической музыки, стиля фуги, готики как застывшей музыки, живописи с её перспективами, вниманием к портретам; появление автопортретов, автобиографий-исповедей, дневников, писем - все эти новые явления суть фаустовской культуры, ставшей предпосылкой и условием становления европейской науки.

Для антитезы фаустовского и аполлоновского познания природы характерно то, что античные атомы суть миниатюрные формы (Левкипп, Демокрит), а западноевропейское представление о них - это минимальные количества (Лейбниц), представление, продолженное позже атомистическими теориями современной физики, включая теорию электронов, гипотезу квантов, некоторые области математики, напр., неёвклидову геометрию или теорию групп.

Никакая наука не есть только система, только закон, число и порядок; каждая из них в качестве исторического феномена есть живой, осуществляющийся в мыслях людей, определяемый судьбой культуры организм. Современная физика - не только вопрос интеллекта, но и расы. Всякий факт, даже самый простой, уже заключает в себе теорию. Всякий факт есть процесс бодрствующего сознания, и все зависит от того, для -кого этот факт "существует": для античного ли человека или для западного, для человека готики или барокко.

Каждая культура создала для себя свое собственное естествознание, которое только для нее истинно и существует столько времени, сколько живет культура. Как только умирает культура и с нею угасает творческий элемент, сила создавать образы и символика, остаются одни пустые формулы, скелеты мертвых систем, которые отныне признаются бессмысленными и лишенными значения и или механически сохраняются, или подвергаются пренебрежению и забываются.

Числа, формулы, законы должны иметь тело, которое дает им живое человечество, которое в них и при их посредстве живет, выражает себя и внутренне их усваивает. Поэтому-то не существует абсолютной физики, а существуют только отдельные, всплывающие и исчезающие внутри отдельных культур физики.

Критика Канта.

Нет науки без бессознательных предпосылок, над которыми исследователь не имеет никакой власти, притом таких предпосылок, которые можно проследить, начиная с первых дней пробуждающейся культуры. Неизбежность, определяющую индивидуальный язык форм, содержания и значения кульуры, следует отличать, от группы безусловных рассудочных понятий "a priori", которые превращают, на взгляд Канта, непосредственное чувственное восприятие в опыт, имеющий общее значение. Общая применимость в таком объеме, простирающаяся над всеми отдельными культурами, есть иллюзия. Как раз в этих глубочайших предпосылках познания природы есть нечто, принадлежащее отдельной культуре как таковой. "Природа" есть функция отдельной культуры.

Апполоновское и фаустовское по Шпенглеру.

Фаустовская культура и душа: бесконечность внешняя — дали, просторы, горизонты, ибесконечность внутренняя — ощущение вечности; господство полифонической музыки, стиля фуги, готикикак застывшей музыки, живописи с ее перспективами, вниманием к портретам; появление автопортретов,автобиографий-исповедей, дневников, писем — все эти новые явления суть фаустовской культуры, ставшей предпосылкой и условием становления европейской науки.

Одной из главных причин смены гносеологических установок европейского мышления Шпенглер считает переход от политеизма, от магической полноты небесной иерархии в аполлонической душе к монотеизму в фаустовской культуре — единому Богу, сливающемуся в своем одиночестве с бесконечным пространством.

Полный текст доклада.

Гл. 6. Фаустовское и аполлоновское познание природы

В 1869 г. в своей речи Гельмгольц сказал: "Конечной целью естествознания является отысканиевсех движений, лежащих в основе изменений и их двигателей, следовательно, сведение себя к механике". К механике - это равносильно сведению всех качественных впечатлений к неизменяемой количественной основе, т.е. к протяженности и перемещению, - это. равносильно сведению картины природы к единообразному числовому порядку измеримой структуры, к умственному обладанию путем измерения, отыскивать сущность явления в системе постоянных, безостаточно доступных измерению элементов, сильнейший из которых, по определению Гельмгольца, обозначается словом - взятым из сферы жизни - "движение". Это определение представляется физику несомненным и исчерпывающим; скептику, исследующему психологию этогонаучного убеждения, таковым оно не представляется.

Для одного современная механика есть последовательная система ясных, несомненных понятий, в такой же мере простых, как и неизбежных отношений, для другого это – характерная для структуры европейского духа иллюзия, обладающая высокой интеллектуальной убедительностью. Архимед, например, совсем не чувствовал потребность сводить все механические представления к движению. Есть ли вообще движение чисто механическая величина? Есть ли оно слово для обозначения известного рода созерцания, или абстрактное понятие? Не полна ли механика символики полумистических исконных слов, которые управляют опытом , вместо того чтоб исходить из него, притом как раз в своей самой строгой формулировке? Что есть сила? Что есть причина? Что такое процесс? Есть ли у физики, на основании ее собственных определений, вообще своя собственная задача? Обладает ли она, для того чтобы высказывать свои результаты, хотя бы достаточно неоспоримым величием мысли?

Как исторический феномен физика по своей задаче, методу и результату есть выражение и осуществление одной определенной духовности, элемент макрокосма, и все ее выводы - только символ.

То, что физика, существующая только в думах отдельных культурных людей, предполагала найти при их посредстве, давно уже лежало в основе их способа искать.

Ее открытия по своему содержанию, за исключением формул, даже в голове таких осторожных исследователей, каковыми были Ю.Р. Майер, Фарадей и Герц, - чисто интуитивны по природе. При всей физической точности необходимо различать в любом законе природы отвлеченные числа и их наименование, голые формулы и их теоретический смысл. Хотя формулы выражают общие логические ценности, т.е. чистые числа и объективные моменты пространства и границ, но формулы немы. Если же я облекаю мертвые знаки в слова, даю им материю, тело, жизнь, вообще чувственное мировое значение. Само точное в себе лишено смысла; смысл принадлежит к непосредственному жизнечувствованию, а не к познанию.

Всякая наука существует только в уме культурных людей. Ее бессознательное стремление направлено на понимание, проникновение и схватывание естественно-исторической вселенной, а не на акт измерения как таковой. Числа должны быть только ключом к тайне. Для одних цифр ни один значительный человек не согласился бы на жертву.

Правда, Кант говорит:"Я утверждаю, что в каждой отдельной естественно-исторической дисциплине имеется как раз столько научного элемента, сколько в ней встречается математики". Здесь речь идет о чистом установлении границ в сфере ставшего, поскольку оно является законом, формулой, числом, системой, но закон без слов лишен смысла и как духовный акт в полной своей чистоте невыполним.

Всякий опыт есть творческий акт. Все именованные законы суть наделенные жизнью и душой распорядки, наполненные самым подлинным содержанием известной, притом только именно этой, культуры. Имеется необходимость двух родов: необходимость душевного и творческого порядка. Пусть чистые числа физической формулы выражают логическую необходимость - само наличие, возникновение, длительность жизни любой теории есть судьба.

Всякий факт, даже самый простой, уже заключает в себе теорию. Всякий факт есть процесс бодрствующего сознания, и все зависит от того, для -кого этот факт "существует": для античного ли человека или для западного, для человека готики или барокко. Современный физик слишком легко забывает, что уже слова "величина", "процесс", "изменение состояний", "тело" передают специфически западные картины, совершенно чуждые античному или арабскому мышлению и мирочувствованию.

В основании всякого "знания" природы, хотя бы и самого точного, лежит религиозная вера. Чистая механика, свести к которой природу физика считает своей конечной целью предполагает известную догму, через которую она духовно принадлежит западному культурному человечеству, и только ему одному.

Нет науки без бессознательных предпосылок, над которыми исследователь не имеет никакой власти, притом таких предпосылок, которые можно проследить, начиная с первых дней пробуждающейся культуры. Нет естество знания без предшествовавшей ему религии. С этой точки зрения нет разницы между католическим и материалистическим природосозерцанием: они говорят одно и то же разными словами.

Эту неизбежность в становлении и умирании, определяющую индивидуальный язык форм, специфически фаустовскую стихию со стороны содержания и значения, следует отличать, от группы безусловных рассудочных понятий "a priori", которые превращают, на взгляд Канта, непосредственное чувственное восприятие в опыт, имеющий общее значение. Общая применимость в таком объеме, простирающаяся над всеми отдельными культурами, есть иллюзия. Как раз в этих глубочайших предпосылках познания природы есть нечто, принадлежащее отдельной культуре как таковой. "Природа" есть функция отдельной культуры.

Однако история учит, что "наука" есть поздний и преходящий феномен, принадлежащий осени и зиме больших культур. Ничто не дает нам права признать преимущество этого духовного мира форм перед прочими. Всякая наука, как вообще всякий миф, всякая религиозная вера зиждется на внутренней достоверности; ее образования обладают особым построением и качествами, отнюдь не выделяясь принципиально. Все возражения естествознания против религии поражают его самого. Большой предрассудок думать, что когда-либо удастся "антропоморфные" представления заменить "истиной". Неантропоморфных представлений не существует. "Человек создают Бога по своему образу". Это одинаково приложимо ко всякой исторической религии, как и всякой физической теории, как бы хорошо обоснованной ее ни считали.

Физика есть интеллектуальная формулировка чувства природы, которое свойственно каждому культурному человеку. Чувство природы - его мы отрицаем у греков, так как их чувство природы настолько отлично от нашего, что мы не можем признать его за таковое. Наше чувство природы, постоянно выражаемое живописью, музыкой и лирикой, некое могучее, страстное влечение к далям и горизонтам, а также ландшафтам, небу, облакам, лесам, горам и морю, однако только постольку, поскольку они носители и выразители бесконечности, есть строгая противоположность античному чувству природы, которое держится за прекрасные нагие отдельные формы, за близкое, осязаемое, наличное и как раз вследствие этого закрывает глаза на безграничность открытого ландшафта.

"Природа" античного человеканашла свой высший символ в нагой человеческой статуе, а не в пейзажной живописи; из нее выросли с полной последовательностью механическая статика, физика близи; из нашей - механическая динамика, физика дали; к аполлоновской природе принадлежат представления о веществе и форме и энтелехея Аристотеля, к фаустовской - картины сил, действующих на расстоянии, силовых полей и потенциала.

Все основные термины античной натурфилософии вообще непереводимы на западные языки и потому недоступны точному духовному переживанию. У нас совсем иные слова, в чьем элементарном содержании кристаллизируется наше мирочувствование, а следовательно и совершенно иная "природа".

Античная этикаимеет в виду совершенный способ держать себя, фаустовская - действие, проявляющееся в интеллектуальной области как "прогресс", в материальной как работа, в общественной жизни как социализм. То же самое мы видим и в физической картине. Наша идея движения имеет тенденцию, направление к бесконечному, цель; античный смысл движения - это только изменение. Наше жизнечувствование имеет своим центром волю к власти, крайнюю активность. Таков же смысл идеи Бога со времен готики, в противоположность Богу арабского христианства. Таким же, следовательно, должен был стать исходный пункт всякой физической теории.

До сих пор так формулировали историческую связь, что якобы "у греков" имелись начала научной физики, что "в Средние Века" все распалось; и только арабы сделали кое-что в области химии, пока наконец в "Новом Времени" не проснулся снова научный дух.

В действительности же античный дух устроил свой внешний мир в виде статики осязаемых тел. Это была физика как пластика. Арабский дух стремился в пределах своего мира отыскать магическую субстанцию этих тел, и "философский камень" в течение целого тысячелетия был символом совершенно иначе устроенного, законченного в себе и вполне последовательного естествознания. Эвклидова геометрия относится к арабской алгебре как физика, для которой Эмпедокл установил свои знаменитые 4 элемента, которые были не чем 'иным, как четырьмя возможными, видимыми, осязаемыми, вполне наличными состояниями отдельных предметов, относится к алхимии восточных стран, которая, со своей стороны, создала картину химического элемента, известный вид магических веществ, которые появляются из предметов и вновь исчезают в них и даже подчинены влиянию звезд. Алхимия содержит глубокое научное сомнение в пластической действительности вещей, греческих математиков, физиков и поэтов, причем она их растворяет и разрушает для того, чтобы найти тайну их сущности. Обнаруживается глубокое недоверие к образу, в котором является природа, к тому образу, который был для грека суммой всего действительного. Ни одному из античных физиков не пришло бы в голову исследовать предметы, отрицая или уничтожая их видимую форму. Поэтому нет античной химии, как не существовало и античной теории о божественном начале в субстанциальном проявлении Аполлона или Афродиты. Химический метод есть призрак нового мирочувствования.
Открытие алхимии соединяется с именем некоего загадочного Гермеса Трисмегиста, жившего в Александрии одновременно с Плотинам и Диофантом, основателем алгебры. Одним ударом покончено с механической статикой и с аполлоновским естествознанием. И снова, одновременно с окончательной эмансипацией фаустовской математики трудами Ньютона и Лейбница, в свою очередь и западная химия освобождается от своей арабской, магической формы трудами Шталя (1660-1734 гг.) и его теории флогистона. И та и другая превращаются в чистый анализ. Уже Парацельс (1493-1541 гг.) превратил магическую тенденцию делать золото в лекарственно-научную. В этом чувствуется изменение мирочувствования.Позднее Роберт Бойл (1626-1691 гг.) создал аналитический метод и с ним вместе западноевропейское понятие элемента.

Но отнюдь не следует заблуждаться: то, что называют основанием современной химии, эпохи которой отмечены именами Шталя и Лавуазье, не имеет ничего общего с развитием арабских алхимических воззрений на природу. Это – конец химии как таковой, ее растворение в широкой системе динамики, ее подчинение распорядку того механического воззрения на природу, которое было основано барокко в лице Галилея и Ньютона. Элементы Эмпедокла означают внешнее состояние, элементы Кордуанской академии обозначают таинственное чудо, элементы теории горения Лавуазье (1777 г.), которая возникла вскоре после открытия кислорода (1771 г.), означают подчиненное человеческой воле формальное единство. Наши анализы и синтезы не допрашивают, не уговаривают природу, а покоряют ее. Современная химия есть глава современной физики действия.

То, что мы называем статикой, химией, динамикой - исторические обозначения, лишенные глубокого смысла для современного естествознания - суть три физические системы аполлоновской, магической и фаустовской души, каждая выросшая в своей культуре, каждая ограниченная в своем значении пределами своей культуры. Этому соответствуют математики: Эвклидовой геометрии, алгебры, анализа - и искусства: статуи, арабески, фуги. Если различать три рода физики - наряду с которыми всякая новая культура может и должна дать еще новый род физики - по их методу, то получается механический распорядок состояний, тайных сил, процессов.

Вот интересные мысли о том, что западный - фаустовский по Шпенглеру - человек всегда старается кого-то (или всех) переделать. Античный человек открыт для разных интерпретаций морали. Вездесущее "должен" не звучало так неистово со всех сторон, как сейчас. Все друг другу должны, государство должно, общество должно - такие рамки, такое количество "принудительности" были незнакомы античному человеку.

Основная мысль книги об упадке как-то теряется - кругом одно только противопоставление античной и всех прочих культур. Иногда особняком упоминаются китайская, индийская, русская культуры. Но чаще они также в чем-то противостоят античной. Я бы даже сказал, что больше доказывается различие и несовместимость культур, чем угасание одной конкретной.

Далее Шпенглер обвиняет Канта, не знавшего современной ему математики, после которого уже не было философов с "большим стилем мышления" , свойственным математикам. "Шопенгауэр обнаруживает в этой области слабость, граничащую с тупостью, не говоря уже о Ницше".

А вот слова о том, что "Ницше был также социалистом, сам того не зная" для меня не требуют глубокого обсуждения. Достаточно вспомнить его прожекты, да или просто перечитать Заратустру.

Много упоминаний Б.Шоу с большим уважением не к творчеству, а именно к его личности. Даже захотелось почитать.

Любопытно процитировать "обзор подлинной философии XIX столетия" по Шпенглеру, "единственная и подлинная тема которой есть концепция воли к власти, в ее цивилизованно-интеллектуальном образе, как воля к жизни, как жизненная сила, как практически-динамический принцип, как понятие или драматический образ" . Только в переводе Гарелина, а не Свасьяна:

1819 г. Шопенгауэр. "Мир как воля и представление": воля к жизни первый раз поставлена в центр, как единственная реальность ("исконная сила"), но под влиянием предшествующего идеализма еще рекомендуется ее отрицание.

1836 г. Шопенгауэр. "О воле в природе": предвосхищение дарвинизма в метафизическом облачении.

1840 г. Прудон. "Qivest-се que c'est la propriete!": основоположение анархизма.

1844 г. Энгельс. "Очерк критики политической экономии": основоположение материалистического понимания истории.

— Геббель. "Мария Магдалина": первая социальная драма.

1847 г. Маркс. "Нищета философии": синтез Гегеля и Мальтуса. Эти годы — решающая эпоха, когда политическая экономия начинает господствовать над социальной этикой и биологией.

1848 г. Вагнер. "Смерть Зигфрида": Зигфрид как социально-этический революционер; клад Фафнира — символ капитализма.

1850 г. Вагнер. "Искусство и климат": сексуальная проблема.

1859 г. Символическое совпадение: Дарвин "Происхождение видов путем естественного подбора" (применение политической экономии к биологии) и "Тристан и Изольда" - Маркс "К критике политической экономии".

1865 г. Дюринг. "Ценность жизни". Книга редко упоминаемая, но имевшая сильнейшее влияние на ближайшее поколение.

1879 г. Ибсен. "Нора".

1881 г. Ницше. "Утренняя заря": переход от Шопенгауэра к Дарвину, мораль как биологический феномен.

1890 г. Приближающийся конец эпохи: религиозные произведения Стриндберга, символические - Ибсена.

1896 г. Ибсен. "Джон Габриэль Боркман"

1898 г. Стриндберг. "На пути в Дамаск".

С 1900 г. Последние явления.

1903 г. Вейнингер. "Пол и Характер": единственная серьезная попытка вновь оживить для переживаемой эпохи Канта путем сопоставления с Вагнером и Ибсеном.

1903 г. Шоу. "Человек и сверхчеловек": последний синтез Дарвина и Ницше.

1905. Шоу. "Майор Барбара" : тип сверхчеловека, сведенный к его хозяйственно-политическому источнику.

Глава 6. Фаустовское и аполлоническое познание природы

То ли критика, то ли апологетика современной физики, оторвавшейся от "оптической" реальности в абстрактные дали.

Химия, как наука исследования вещей, подразумевающая их уничтожение и превращение, немыслима для античности. (!)

А далее многословное рассуждение об атомистике во всех ее проявлениях. Здесь спекулятивный характер книги становится просто вопиющим.

"Кипарис и пиния производят телесное, евклидовское впечатление; они никогда не смогли бы стать символами бесконечного пространства" . Поэтому, считает Шпенглер, античность была замкнута в своем мире и не задавала вопросов о безграничном. Дуб, ясень - символы стремления выйти за границы. "Шелест леса, волшебства которого не ощутил ни один античный поэт" со своим вопрошанием "откуда" и "куда", находится в глубокой связи с чувством истории. Так же западный орган противопоставляется античной флейте и лире.

Вот я не знаю как следует относиться к этим разглагольствованиям про деревья, но просто отбросить их невозможно. Собственно, реакция на труд Шпенглера в 1919 году такой и была - и отмахнуться нельзя, и спорить невозможно.

На последних страницах 1-го тома Шпенглер проходится по передовой тогдашней науки.

Три основных принципа барокко: "Бог, свобода и бессмертие - именуются на языке механики принципом инерции (Галилей), принципом наименьшего действия (Д ' Аламбер) и принципом сохранения энергии (Мейер)".

Изменилось понятие "силы". Теперь она не появляется из опыта, предмета. Магнит замещается магнетизмом. Ни один грек не стал бы говорить "стоицизм" там, где речь шла о стоиках. У нас же язык полон универсальными понятиями типа "промышленность", "рационализм", "электричество".

Чувственная осязаемость окончательно уходит из науки. "Никто так и не понял вообще, что есть собственно центробежная сила" . Квантовая теория и теория относительности разрушили даже те остатки "осязаемости", которые еще оставались у науки. К символам упадка Шпенглер относит прежде всего энтропию.

Читайте также: