Достоевский и православие кратко
Обновлено: 02.07.2024
Один из весьма редких писателей, кто стал строить здание своего художественного творчества на этом основании, — Федор Михайлович Достоевский.
Но человека рассматривал Достоевский не обычно, не как большинство. Он видел свою задачу не в простом изображении его жизни, всеми видимой, не в реализме, часто напоминающем натурализм, но в раскрытии самой сущности души человека, самых глубоких ее движущих начал, откуда возникают и развиваются все чувства, настроения, идеи, все поведение человека. И здесь Федор Михайлович показал себя непревзойденным психологом. Что же представляет собой человек в понимании Достоевского?
Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо вспомнить основные точки зрения, которые господствовали в просвещенном обществе того времени. Их три.
- Человек — это коварная, чувственная и эгоистическая обезьяна, несущая в себе наследие своих животных предков.
- Человек — добр, любвеобилен, способен к самопожертвованию и т. п. Дурные качества, которые мы замечаем в человеке, не суть свойства его природы, но прямые следствия развития цивилизации, которая внесла в человека дисгармонию, отдалив его от природы, от естественной жизни.
- Человек не зол и не добр по природе, он — чистая доска, на которую лишь социальная среда во всем многообразии ее факторов наносит соответствующие письмена.
У Федора Михайловича иное воззрение на человека, воззрение, которое можно назвать исходящим из Евангелия.
Это спасение Достоевский видит только во Христе, в Православии, в Церкви.
[1] Соловьев В. Вторая речь в память Достоевского // Сочинения в 2 т. Т. 2. М., 1988.
[2] Русские мыслители и Европа. Париж, 1995. С. 245.
[3] Достоевский Ф. М. Сочинения. СПб., 1911. Т. 2. С. 469.
[4] Из слов, сказанных В. Соловьевым на могиле Достоевского 1 февраля 1881 года
Один из весьма редких писателей, кто стал строить здание своего художественного творчества на этом основании, – Федор Михайлович Достоевский.
Но человека рассматривал Достоевский не обычно, не как большинство. Он видел свою задачу не в простом изображении его жизни, всеми видимой, не в реализме, часто напоминающем натурализм, но в раскрытии самой сущности души человека, самых глубоких ее движущих начал, откуда возникают и развиваются все чувства, настроения, идеи, все поведение человека. И здесь Федор Михайлович показал себя непревзойденным психологом. Что же представляет собой человек в понимании Достоевского?
Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо вспомнить основные точки зрения, которые господствовали в просвещенном обществе того времени. Их три.
1. Человек – это коварная, чувственная и эгоистическая обезьяна, несущая в себе наследие своих животных предков.
2. Человек – добр, любвеобилен, способен к самопожертвованию и т. п. Дурные качества, которые мы замечаем в человеке, не суть свойства его природы, но прямые следствия развития цивилизации, которая внесла в человека дисгармонию, отдалив его от природы, от естественной жизни.
3. Человек не зол и не добр по природе, он – чистая доска, на которую лишь социальная среда во всем многообразии ее факторов наносит соответствующие письмена.
Первым из вопросов, который немалое время мучил его и разрешение которого он нашёл не просто, но пройдя через глубокие внутренние страдания, через горнило сомнений, был вопрос о высшей Правде. Но Правде не отвлечённой, философской, фактически ни к чему не обязывающей человека, а о той, которая не зависит ни от каких человеческих треволнений, является вечно существующей и может избавить душу от зла страстей и принести вечный мир и радость каждому алчущему и жаждущему Её.
Сказано глубоко, но писатель, видимо, забыл, что такая книга уже давно написана и без каких-либо честолюбивых мечтаний о революционных преобразованиях человеческой мысли . Эта Маленькая книга – Евангелие. Оно с предельной ясностью обнажило сокровенную жизнь человеческого сердца, открыв дорогу к истинному бессмертию. Евангелие стало источником истинного познания человека, путём к совершенному знанию его души, в которой скрываются и рай, и ад: и невыразимая красота, равной которой, по выражению преподобного Макария Египетского, нет ни на земле, ни на небе, и безмерное зло, возникшее в ней же по причине отступления человека от источника всякого блага – Бога.
Что же представляет собой человек в понимании Достоевского?
Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо вспомнить те взгляды на человека, которые господствовали в просвещённом обществе того времени. Их три основных.
1. Человек – это коварная, чувственная и эгоистическая обезьяна, несущая в себе наследие своих животных предков.
2. Человек – добр, любвеобилен, способен к самопожертвованию. Дурные качества, которые замечаем в нём, – свойства не его природы, но прямые следствия развития цивилизации, которая внесла в человека дисгармонию, отдалив его от природы, от естественной жизни.
У Фёдора Михайловича иное воззрение на человека.
Какое средство избавления от этой ненормальности предлагает Евангелие? Прежде всего – внутреннее согласие человека с очевидным фактом ненормальности своей природы, постоянно влекущей его к мыслям, намерениям и поступкам, прямо противоречащим нравственному чувству, совести и разуму. Затем – познание неспособности своими силами исцелить, искоренить это. И наконец, нужно смириться и убедиться в необходимости Христа как единственного своего Спасителя. Совершенно очевидно, какое главное препятствие стоит на этом пути – глупая, тупая гордыня, которая и оставляет человека валяться в грязи всех страстей…
Но познать это не так просто. Далеко не каждый способен увидеть, что и он такой же точно преступник . Напротив, все видят и считают себя в целом хорошими. Именно потому и мир так плох. Но те, которые способны увидеть, что все виноваты за всех , увидеть личную свою преступность перед внутренним законом правды и раскаяться, – глубоко преображаются, потому что становятся способными принять в себя Божью правду, принять Бога.
[1] См. притчу о богатом юноше: Иисус сказал ему: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твоё и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною (Мф. 19, 21) .
[2] В.С. Соловьёв. Вторая речь (о Достоевском).
[3] … показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: всё это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне (Мф. 4, 8–9).
Можно считать, что после всего написанного о Достоевском ранее, уже бессмысленно пытаться высказать еще и свое мнение, может быть, далеко не оригинальное. Может быть, но не об этом сейчас речь. О Достоевском писали многие: философы, писатели, критики и многие другие. Наверное, почти все, кто в России (да и за рубежом) серьезно относились к литературному труду, не обошли стороной тему Достоевского. И имея в виду, что исследователи творчества Достоевского — люди с мировыми именами, сразу хочу оговориться: мой труд вовсе не претендует на фундаментальное исследование творчества Достоевского. На его книгах я выросла, именно с них началось мое самосознание, но несмотря на то что я считаю его величайшим писателем, хочу сделать несколько предостережений против бездумного принятия его книг.
Если мне удастся связно и достаточно вразумительно выразить свою точку зрения — слава Богу за это.
Кто в жизни примирит противоречья,
И в некий символ заключить их рад,
Тот сам гуляк изгонит из палат.
Иначе он пирует..
Достоевский — не судья своим героям и не пастырь добрый своим читателям. Чтобы читать Достоевского, надо иметь Христа в душе и оценивать героев и ситуации самостоятельно. Иначе, не имея истинного Пастыря, можно не только ничего не приобрести из его книг, но и лишиться того, что уже имеешь.
Страшный человек — ростовщик. Но этот тип витает во всем творчестве Достоевского, здесь же — выражает себя конкретно. Тип человека нечеловеческих страданий. А причина страданий по большей части несущественна. Поражает детскость героев Достоевского, не та детскость, о которой говорил Христос, не та, что от Царствия Небесного — просветленная, а капризная, темная сторона детской души. Дети — самые жестокие существа на свете. И такие дети — герои Достоевского.
И Достоевский в этом смысле является жестоким, но хорошим учителем. Только аккуратно надо с его идеями обращаться. А то… можно уклониться в темный лес и там разбить себе голову, не имея ориентира. Я еще вернусь к этой теме.
Позволю себе не согласиться с этим мнением. По-моему, никакого прогресса в смысле религиозном в этих трех романах нет. Даже как-то сопоставить между собой эти три произведения — труд довольно сомнительный. Я и не буду пытаться особо сравнивать, а в процессе разбора все выяснится само.
— А простить не хочешь! — прокричал Митя Грушеньке с безумным упреком.
— Будь покойна, спасу его тебе! — быстро прошептала Катя и выбежала из комнаты.
— Митя, не смей ее упрекать, права не имеешь! — горячо крикнул на брата Алеша.
— Уста ее говорили гордые, а не сердце, — с каким-то омерзением произнесла Грушенька…
В смысле церковном из всего романа, на мой взгляд, наибольший интерес представляет противостояние отца Ферапонта и старца Зосимы, в частности, эпизод, где описывается нетление тела последнего.
Был этот отец Ферапонт постник, молчальник. Носил вериги. Т.е. жизнь вел строжайшую монашескую, и в Писании, и в Предании был начитан, как видно из описания. Но на вопрос молодого монаха, имеет ли он общение со Святым Духом,отвечает:
— Как же слетает? В каком же виде?
— Святый Дух в виде голубине?
Но главное в их беседе следующее:
— А видишь ли древо сие? — спросил, помолчав, отец Ферапонт.
— Вижу, блаженнейший отче.
— По-твоему, вяз, а по-моему, иная картина.
— Какая же? — помолчал в тщетном ожидании монашек.
— Бывает в нощи. Видишь ли два сука? В нощи же и се Христос руце ко мне простирает и руками теми ищет меня, явно вижу и трепещу. Страшно, о страшно!
— А что же страшного, коли Сам бы Христос?
— А захватит и вознесет.
— А в духе и слове Илии, не слыхал,что ли? Обымет и унесет. [10]
— Вот кто свет! Вот кто праведен! — раздавались возгласы уже не боязненно, — вот кому в старцах сидеть, — прибавили другие уже озлобленно.
Если вернуться к образу старца Зосимы как к попытке литературно изобразить православного подвижника, то признаюсь — его изображение как-то не убеждает. Я могу назвать себя верующим человеком, но рассуждения старца Зосимы меня не увлекают. Вернее, увлекают, да не туда, куда надо. Есть в них чувственность, эмоциональность, совершенно не свойственная праведнику. Это — тоже надрыв, но надрыв уже не мирского человека, ведь о. Зосима — старец, к нему со всей России едут. Вроде бы то что надо: многое чувствуется верно (видимо, то, что взято у преп. Амвросия). Но иногда кажется, что это сам Достоевский перерядился в старца. В разных эпизодах — будто два разных человека действуют. Порой, вроде бы все правильно написано, но нет здесь того, что отличает писания св. Отцов, подлинных старцев. Дух не тот. Слова настоящего св. Амвросия предельно просты, но — и жгут, и исцеляют. Появляется мир в душе. А вот у старца, описанного Достоевским, слова не несут покоя, воздействуют на чувства, вызывают страстные переживания.
Соловьев был его друг, и в Оптину пустынь они ездили вместе. Может быть из этого личного знакомства смог он сделать вывод о Достоевском, как о певце нового (в хорошем смысле слова), просветленного христианского общества. Но я пишу о романах Достоевского. И, в самом деле, дневники писателя читаются не в первую очередь. Знакомятся с Достоевским через романы…
Если верить, что прототип Степана Трофимовича — Грановский, и, следовательно, целое течение русской мысли, которое он представляет, а Кармазинов — Тургенев, — плачевное же состояние тогда было у мыслящих кругов…
Это описание Достоевского наводит на мысль, что Ставрогин уже мертв, образно выражаясь, он Дон Жуан, ставший Каменным гостем, зловещий призрак. Безотчетный страх матери, и дальнейшее его пробуждение (как будто возвращение из иных, мрачных миров) подтверждает это подозрение. Да и поведение его на протяжении всей книги сквозит пустотой, какие бы роли ему ни приписывали.
Это похоже на духовное самоубийство… И он, в самом деле, чуть не умер. После последнего поступка открылась у него горячка. Горячечный бред его ужасен, это уже какое-то преддверие ада. Но Господь милостив, Он оставил Раскольникову время на покаяние.
Однако далек был Раскольников от покаяния… Спасло его то, что под грубой внешней оболочкой (часто покрывающей по-настоящему чувствительные, израненные души) душа его, как в детстве, оказалась чувствительной к чужому горю. В доме Мармеладова, в средоточии этого горя, встречает он Соню. Именно благодаря этой встрече становится возможным и воскресенье. Почему же именно Соне удалось то, что не получилось у хитроумного сыщика — привести Раскольникова к признанию своей вины, более того — к покаянию?
А Соня тащит их всех на своей спине и только молится. В церковь-то она ходит. Она живет только Божьей милостью. Она как Евангельский мытарь, не лезет на передние места и действительно в состоянии помочь людям. Даже в сердце Свидригайлова что-то шевельнулось при виде ее, и он обеспечил сирот в своем завещании. Она спасает Раскольникова. Кто, кроме нее, еще мог помочь ему? Кто стал бы возиться с этой душой, скорбящей и озлобленной, и кому еще эта душа смогла бы поверить?
Потом была каторга, мертвый дом. И когда весной они сидели у реки, наконец-то будто пелена спала с глаз Раскольникова. Наконец-то он понял, кем для него была Соня. А она просто жила, но ее любви и веры хватило, чтобы стать для него знамением воскресенья.
Достоевский героев не судит. Ему одинаково дорог Раскольников в начале и в конце романа. Но кто не способен осмыслить и оценить драматизм духовных заблуждений героев — не свободен от искушения их повторить. Сейчас, в доведенной до абсурда жизни России, можно увидеть все кошмары, доведшие Раскольникова до умопомрачнения и преступления. Не в той, так в другой форме это состояние заразно. Достоевский создает жуткую атмосферу, но попробуй найди, что там неправда. Соня знает, но не дай Бог никому опыта ее жизни.
Но возникает вопрос, почему Достоевский, сам зная Истину, не воплотил это знание в своих книгах? Почему, будучи человеком православным, не смог передать в книгах этот дух? Почему в России, обладающей высшей истиной во Вселенной — Православной Церковью, нет ни одного литературного произведения об этой Церкви или приводящего в нее? Я не имею в виду творчество свв. отцов. Они не писали о Церкви, Церковь сама водила их рукой. Если можно так выразиться, они писали Церковь.
(о Богородице)
Писать Тебя нам надо по канону
О Зареносица над темнотой!
В старинных красках мы творим икону,
Кладя мазки по древнему закону,
В которых молча скрыл Тебя святой.
Мы ставим образа Тебе стенами,
А стены стали сумраком вокруг,
Но в сердце Ты навеки зрима нами,
Хоть скрыта набожностью наших рук..
Мне кажется, в этом стихотворении угадано православное мироощущение, но это лирика, а мне хотелось бы говорить о прозе.
Экая тоска… Рассказ будто затягивается дымкой забытия, маревом болезни. Не случайно преосв. Петр на протяжении всего рассказа болеет. Может быть, это рассказ об исходе человека из земной юдоли, но не в Церкви.
Нет только книги, которая, будучи произведением светской литературы, подводит к порогу Церкви. Может быть, тогда и не надо такой книги? Но слишком быстро мы, ступив на церковный порог, бросаемся забывать свое прошлое, внушая себе, что все, бывшее там — грех и мрак… А человек, не имеющий прошлого — не имеет и будущего. От прошлого нельзя отрекаться с тем, чтоб забыть его. Наоборот, надо решать свои старые проблемы даже будучи уже в Церкви. Иначе они никуда не денутся, и не дадут двигаться вперед. Покаяние, перемена ума, не мгновенное действие: надо переродиться, осмыслить себя, прошлую жизнь, не прячась от самих себя.
И как полезна была бы книга, правдиво изображающая путь в Церковь и путь в Церкви обыкновенного, грешного человека, прожившего горькую жизнь, заблуждавшегося, падавшего и встававшего человека, который может поделиться своим живым опытом. Мы же имеем или благочестиво-сокрушенные воздохновения прошлого века, конечно же, правоверные, но уже не в духе времени, жить согласно которым уже не получится при всем желании. Или классическую литературу, где эта тема вообще не звучит.
Пожалуй, вот и все, что я хотела сказать. Тема остается открытой, и не написана покаянная книга. Может быть, кто-то скажет об этом лучше меня.
Как Некто Тебя возжелал когда-то,
так можем и мы, Твои холопы,
даже забросив все наши копи:
ведь если гора богата,
но нет златокопа и рудника,
то вынесет золото река
и застигнет камни врасполох
в тихом их теле..
Пусть бы мы этого и не хотели:
Зреет Бог.
Э.М. Рильке
[1] Бахтин М.М. Проблема творчества, М., 1956, с.52.
[2] Бахтин М.М. Проблема творчества, М., 1956, с. 48.
[4] Прот. Георгий Митрофанов. Религиозно-философские воззрения К.Н. Леонтьева и их значение для русской церковной культуры. Начало, журнал Института богословия и философии, № 5, СПб., 1997, с. 77.
[7] Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. Собрание сочинений в 10-ти тт., т. 9, М., 1956, с. 326.
Читайте также: