Иванов две стихии в современном символизме конспект
Обновлено: 07.07.2024
В самом понятии искусства заключена идея художественного символизма. Именно в искусстве особую ценность приобретают неоднозначность и богатство возможных смыслов, требующих символического выражения. Для искусства, так же как и для мифа, актуально представление о связанности символа с символизируемой идеей на основе аналогии.
Творчество Вячеслава Иванова, теоретика символизма начала ХХ века, во многом определило характер современной ему культуры, вызвало неизменный интерес самих участников символистского движения.
Фрагмент работы для ознакомления
Список литературы
1. Иванов, Вяч. Две стихии в современном символизме // Вяч. Иванов. Собрание сочинений в 4 томах / под ред. Д. В. Иванова, О. Дешарт. Брюссель: Foyer Oriental Chrétien, 1974. – Т. 2. – С. 536–572
Пожалуйста, внимательно изучайте содержание и фрагменты работы. Деньги за приобретённые готовые работы по причине несоответствия данной работы вашим требованиям или её уникальности не возвращаются.
* Категория работы носит оценочный характер в соответствии с качественными и количественными параметрами предоставляемого материала. Данный материал ни целиком, ни любая из его частей не является готовым научным трудом, выпускной квалификационной работой, научным докладом или иной работой, предусмотренной государственной системой научной аттестации или необходимой для прохождения промежуточной или итоговой аттестации. Данный материал представляет собой субъективный результат обработки, структурирования и форматирования собранной его автором информации и предназначен, прежде всего, для использования в качестве источника для самостоятельной подготовки работы указанной тематики.
В эту тему скидываем краткие содержания статей. Объем - полстраницы.
1. Скабичевский. Заметки о текущей литературе.
2. Розанов В. Три момента в развитии русской критики. Декаденты. Чехов.
3. Михайловский. О Максиме Горьком и его героях. Русское отражение французского символизма.
"Рассказы" Леонида Андреева.
4. Горький М. По поводу нового рассказа Чехова "В овраге". Заметки о мещанстве.
Разрушение личности. О карамазовщине.
5. Соловьев Вл. Русские символисты. Импрессионизм мысли.
6. Волынский А. Декаденство и символизм.
7. Анненский И. Драма На дне. Драма настроения. Бальмонт-лирик.
8. Волошин М. Анри де Ренье. Леонид Андреев и Федор Сологуб. Некто в сером.
9. Мережковский Д. Чехов и Горький. О причинах упадка. В обезьяних лапах.
10. Бальмонт К. Элементарные слова о символистской поэзии. Поэзия как волшебство.
11. Брюсов В. Русские символисты. Ключи тайн.
12. Блок А. О реалистах. О современной критике. Три вопроса.
13. Иванов Вяч. Две стихии в современном символизме. Заветы символизма.
14. Белый А. Символизм как миропонимание. Настоящее и будущее русской литературы.
Мережковский. Апокалипсис в русской поэзии.
15. Гумилев Н. Наследие символизма и акмеизм. Письма о русской поэзии.
16. Кузмин М. О прекрасной ясности.
17. Мандельштам О. Утро акмеизма.
18. Луначарский А. Дачники. Варвары. Социальная психология и социальная мистика.
19. Овсяннико-Куликовский. "Жизнь Человека" (Заметки о творчестве Леонида Андреева). 20. Плеханов Г. К психологии рабочего движения. О том, что есть в романе "То, чего не было".
21. Троцкий Л. О смерти и об эросе. Новогодний разговор об искусстве. Освобождение
слова.
22. Манифесты футуризма: Пощечина общественному вкусу. Садок судей. Слово как таковое.
23. Маяковский В. Ранние статьи (Два Чехова, Капля дегтя и др.).
АННЕНСКИЙ. Бальмонт – лирик.
Анненский Драма настроения (1906)
Чехов более, чем какой-нибудь другой русский писатель, показывает мне и вас, и меня, - а себя открывает при этом лишь в той мере, в какой
каждый из нас может проверить его личным опытом. Люди Чехова, господа, это хотя и мы, но престранные люди, и они такими родились, это литературные
люди. Все эти люди похожи на лунатиков вовсе не потому, что Чехову так нравились какие-то сумерки, закатные цветы и тысячи еще бутафорских предметов, приписанных ему досужей критикой, а потому что Чехов чувствовал за нас, и это мы грезили, или каялись, или величались в словах Чехова. А почему мы-то такие, не Чехову же и отвечать .
Три сестры - какая это красивая группа! Старшая - Ольга. Это сестра-мать. Есть такие люди, которые точно родятся с этикеткой для других.
Какая она серьезная, чистая, эта Ольга! Ее, Ольгины, радости - это чужие радости. А между тем она, пожалуй, еще более сестры - мечтательница.
Вторая сестра - Маша. В этой больше жизни, грома больше, эта - бродяга, дочь полка. Ей восемнадцати лет не было, когда она выпрыгнула замуж. Ей надо покорять, а Федор Ильич - да ведь это же сама покорность. Маше надо уверять и разуверять, а тут ей верят и без всяких ее уверений. Маша задумчива. Она даже сентиментальна.
Младшая сестра - Ирина. Ирина это - цвет семьи, - не надежда, не гордость, а именно цвет, т. е. утешение и радость. Надо же на кого-нибудь любоваться, кого-нибудь дарить, кого-нибудь баловать.Ирина такая же чистая и великодушная, как ее сестры, она такая же трогательно-благородная, только ей не надо ни семьи, как Ольге, ни любви, т. е. жизни, как Маше, ей, видите ли, нужен труд. Впрочем, знаете, любовь, брак - это все второстепенное. Главное, у нее, Ирины, будет труд - не телеграф, не управа - фи! а непременно школа.
Три сестры так похожи одна на другую, что кажутся одной душою, только принявшей три формы. Они любят одно и то же и в одно и то же верят.
Они любят то, чего уже нельзя утратить. Они любят прошлое. Сестры любят свое прошлое трогательно и неунизительно, положим, но все
же немножко смешно. В Москву. в Москву! В Москве похоронены их родители. Потом. завтра, но исполниться. И вот лучи Москвы заходят далеко в будущее сестер. В настоящем можно многое простить и принять, многому покориться, так как будущее несомненно и светло. Будущее обещано Москвой, а Москва не могла ни налгать, ни нахвастать.
Жизнь задела всех трех сестер своим черным крылом. В начале драмы это была еще свободная группа. Каждая из трех сестер и хотела и могла, как ей
казалось, жить по-своему. Каждая вглядывалась в горизонт, искала своей точки, которая пойдет только к ней или позовет только ее.
В конце драмы сестры жмутся друг к другу, как овцы, застигнутые непогодой. Как ветлы в поле, когда ветер шумно собьет и скосматит их
бледную листву в один общий трепет. У каждой стало в душе не то что меньше силы, а как-то меньше доверия к себе, меньше возможности жить одной. И это их еще более сблизило. Стало точно не три единицы, а лишь три трети трех.
Вот первый номер - Тузенбах. Ему уже под тридцать, а он не знал еще, что такое труд, и родители его не знали, и предки не знали. Но он любит
труд. И он, Тузенбах, себя еще покажет. У барона есть и свое миросозерцание, и не только миросозерцание, а даже философия есть, и притом удивительно ясная.
Но Тузенбаха убил штабс-капитан Соленый. У этого тоже была своя Москва.
Андрюша Прозоров? Гениальный человек! Но этот, господа, слишком занят. Ему, видите ли, некогда даже подписывать бумаги. Ему читать некогда.
Несчастья на него просто отовсюду. вот уж поистине на бедного Макара. Деньги проиграл.
Чего стоило одно воспитание. А потом? Жил он жил спокойно. Отец служил, получал жалованье, он учился. Все по-хорошему! Над ним была рука и
как раз в то время, ко
Над ним была рука и
как раз в то время, когда надо было его, Андрея, поддержать. Бац. отца не стало. Опеки не стало. Вот он и опустился, тут и женитьба эта, и
одышка. Растолстел.
Еще герой - Вершинин. Ну, на этот раз уж, кажется, именно такой человек, которого могут беззаветно полюбить все три сестры. Недаром же
Маша так смело и так жарко его поцеловала. и не наедине. Фи, она, Прозорова. тайком. А при Ольге.
Он - военный, значит, он свой. В нем ничто не оскорбляет. Он беден, но у него, несмотря на его сорок два года, ни одного седого волоса. Он чисто
русский человек, т. е. великодушный, отвлеченный и чуточку бестолковый человек.
То, что является драмой для Маши, то, что таким ореолом светится около нежной Ирины, - какой это фарс около лысеющей головы Вершинина!
А по-моему, господа, у Чебутыкина тоже только наша общая душа. Завтра, завтра. Москва. Школа. Триста лет. Бобик спит.
Ну и пускай, все это прекрасно, живите, бог с вами, кто как умеет, но, право же, и "Тарабумбия. сижу на тумбе я", ну, ей-богу же, я не понимаю, чем
этот резон хуже хотя бы и кирпичного завода в смысле оправдания жизни.
Блок "Три вопроса" (1908)
В те годы, когда русское новое искусство было гонимо, художники постояли за себя, предпочли работать и ждать. Вопрос "как", вопрос о формах искусства мог быть боевым лозунгом. Огромными усилиями вырабатывалась форма. Передовым бойцам она давалась упорным трудом, без которого не реален ни один шаг истинного художника. Пришли новые дни "признания", всеобщего базарного сочувствия и опошления искусства. Одинокими усилиями художников были достигнуты огромные результаты: в разных областях искусства даны были образцы новых форм. Получилась возможность выработки шаблона, и этот вечный спутник не заставил себя долго ждать. С его помощью "непосвященные" и не потерпевшие ни одной из невзгод одиноких странствий узнали, "как" можно "по-новому" преломлять старую жизнь. И вот появились плеяды ловких подделывателей.
Тогда перед истинными художниками, которым надлежало охранять русскую литературу от вторжения фальсификаторов, вырос второй вопрос: вопрос о содержании, вопрос, "что" имеется за душой у новейших художников, которые подозрительно легко овладели формами. Благодаря такой постановке вопроса были своевременно уличены и не признаны многие новаторы и фальсификаторы. Но судьями художников являются не только сам "взыскательный" художник, а и публика. В сотнях душ (русских душ без дна и покрышки) вспыхнуло вдохновение и полетели искорки. Сотни юношей вмиг стали художниками (заметьте: почти исключительно лирическими поэтами:* ведь это всего легче и всего менее ответственно; с поэта, по нынешним временам, "взятки гладки"). И что же? Форма дана - шаблон выработан, и формальному вопросу "как" способен удовлетворить любой гимназист. Но и на вопрос "что" гимназист ответит по крайней мере удовлетворительно: он - яростный поклонник нового искусства, он считает представителей его своими учителями, он заразился их "настроениями" (как часто приходится убеждаться, что очень многие до сих пор вожжаются с этим термином!), он видит в городе - "дьявола", а в природе - "прозрачность" и "тишину". Вот вам - удовлетворительное содержание. Следовательно - его пускают в журнал, альманах и газету, а читатель думает: "Вот родился новый Валерий Брюсов".
В такие-то дни возникает третий, самый соблазнительный, самый опасный, но и самый русский вопрос: "зачем?". Вопрос о необходимости и полезности художественных произведений. Перед русским художником вновь стоит неотступно этот вопрос пользы.
Ритм нашей жизни - долг. Это - самый опасный, самый узкий, но и самый прямой путь. Пока же слова - остаются словами, жизнь - жизнью, прекрасное - бесполезным, полезное - некрасивым. Художник, чтобы быть художником, убивает в себе человека, человек, чтобы жить, отказывается от искусства. Ясно одно: что так больше никто не хочет, что так не должно.И художнику, услыхавшему голос долга, и человеку, пожелавшему стать художником, предстоит решить вопрос "зачем?", игнорировать который может или отвлеченный утонченник, безысходный декадент, или человек, для которого "все игра, усмешка на все, сомнения во всем - последняя мудрость мещанства", как недавно удивительно глубоко писал Мережковский.
Кузмин "О прекрасной ясности. Заметки о прозе" (1910)
Периоды творчества, стремящегося к ясности, неколебимо стоят, словно маяки, ведущие к одной цели, и напор разрушительного прибоя придает только новую глянцевитость вечным камням и приносит новые драгоценности в сокровищницу.
Есть художники, несущие людям хаос, недоумевающий ужас и расщепленность своего духа, и есть другие - дающие миру свою стройность. Нет особенной надобности говорить, насколько вторые, при равенстве таланта, выше и целительнее первых, и нетрудно угадать, почему в смутное время авторы, обнажающие свои язвы, сильнее бьют по нервам, подчинены законам ясной гармонии и архитектоники. Автор пускает туман, чтобы заставить не понять того, в чем и понимать-то нечего? Это несоответствие формы с содержанием, отсутствие контуров, ненужный туман и акробатский синтаксис могут быть названы не очень красивым именем. Мы скромно назовем это - безвкусием.
Может быть, техника прозаической речи не так разработана, как теория стиха и стихотворных форм, но то, что сделано для прозы ораторской, т. е. произносимой перед слушателями, всецело может касаться и слов. Мы учимся, так сказать, кладке камней в том здании, зодчими которого хотим быть; и нам должно иметь зоркий глаз, верную руку и ясное чувство планомерности, перспективы, стройности, чтобы достигнуть желаемого результата. Это и будет тем искусством, про которое говорилось: "Ars longa, vita brevis". Необходимо, кроме непосредственного таланта, знание своего матерьяла и формы и соответствия между нею и содержанием.
Подводя итоги всему сказанному, если бы я мог кому-нибудь дать наставление, я бы сказал так: "Друг мой, имея талант, то есть - уменье по-своему, по-новому видеть мир, память художника, способность отличать нужное от случайного, правдоподобную выдумку, - пишите логично, соблюдая чистоту народной речи, имея свой слог, ясно чувствуйте соответствие данной формы с известным содержанием и приличествующим ей языком, будьте искусным зодчим как в мелочах, так и в целом, будьте понятны в ваших выражениях". Любимому же другу на ухо сказал бы: "Если вы совестливый художник, молитесь, чтобы ваш хаос (если вы хаотичны) просветился и устроился, или покуда сдерживайте его ясной формой: в рассказе пусть рассказывается, в драме пусть действуют, лирику сохраните для стихов, любите слово, как Флобер, будьте экономны в средствах и скупы в словах, точны и подлинны, - и вы найдете секрет дивной вещи - прекрасной ясности", - которую назвал бы я "кларизмом".
Но "путь искусства долог, а жизнь коротка", и все эти наставления не суть ли только благие пожелания самому себе?
Троцкий "О сметри и об эросе" (1908)
Столик был грязен, кофейная жижа, смешанная с табачным пеплом, стояла на его мраморе круглыми лужицами, окурки и обгоревшие спички валялись кучами в пепельницах, на блюдцах, даже в стаканах.
- Как хотите, - произнес совсем еще молодой русский приват-доцент, - но вы слишком уж легко разделались нынче с интеллигенцией, с декадентской литературой, с проблемой пола и со страхом смерти. Так нельзя. Но не станете же вы отрицать, что вопросы пола составляют добрый кусок жизни. И смерть - и смерть тоже составляет добрый кусок жизни. То, что мы все, здесь присутствующие, умрем, то, что издохнет все человечество, и то, что лопнет и обратится в труху весь земной шар, - это же имеет, чорт возьми, некоторое значение даже рядом с бюджетом посланника в Токио.
Прежде у людей было авторитетнейшее примирение житейского "служения" с уверенностью в неизбежном конце. Это примирение давала вера. А нынче кто или что его даст? Может быть, исторический материализм? Исторический материализм в лучшем случае попытается объяснить происхождение тех или других общественных настроений (эротизм, мистицизм) борьбой разных социальных сил.
- Господа! - сказал журналист - Прошу понять: мистика нам просто не нужна. Отказываются верить в самую возможность пришествия будущего человека без костылей мистики. Только широкая практика, активность, только воля в действии может обеспечить правильный душевный бюджет. Это искусство не только потакает социальному безволию интеллигенции, но и систематически усиливает его. Она спиною стоит к большому реальному миру и, вместо удовлетворения им в его реальности, сеет лишь безответственную брезгливость к нему. Великий и настойчивый протест против сущего возможен только на почве безусловного признания мира в его неотразимой реальности. И с другой стороны: мистическое самовознесение над миром означает в действительности примирение с сущим во всем его реальном безобразии. Она заражена проказой безнадежности, потому что в своей злобствующей безысходности она - хула, подловатая, трусливая хула. Отрицание морали, эстетики, даже гигиены любви. Но ведь это просто скверная копия скверной натуры. То, что мне так противно в нашей нынешней литературе, так это именно ее морализированье - хотя бы и наизнанку. Анархизм плоти, арцыбашевщина - ведь это сплошное и надоедливое поучение: не бойтесь, не сомневайтесь, не стыдитесь, не стесняйтесь, берите, где можете.
- Принцип: свобода и гармония личности.
- Вот-вот: свобода и гармония. Я мог бы придраться и сказать, что это бессодержательно.
. - До завтрашнего дня!
Д. С. Мережковский
"М. Ю. Лермонтов. Поэт сверхчеловечества"
Пушкин был весь на людях, но в творчестве был один, а Лермонтов – в творчестве шел к людям, но был один в жизни. «Созерцание, отречение от действия для Пушкина -- спасение, для Лермонтова -- гибель поэта, ржавчина клинка… У Пушкина жизнь стремится к поэзии, действие -- к созерцанию; у Лермонтова поэзия стремится к жизни, созерцание -- к действию… Лермонтовская действенность вечно борется с пушкинской созерцательностью, вечно ею побеждается и сейчас побеждена как будто окончательно, раздавлена.
И Гоголь, и Пушкин, и Достоевский, и Толстой – все смирились, а Лермонотов – единственный, кто не смирился.
«Воспоминание, забвение -- таковы две главные стихии в творчестве Лермонтова.
Противоположение пушкинского созерцательного и лермонтовского действенного начала -- не эмпирическое, а метафизическое. Никакого действия нет и у Лермонтова, так же как у Пушкина: вся разница в том, что один спасается, другой погибает в бездействии.
Пушкин кажется более народным, чем Лермонтов. Но если русскому народу религиозная стихия -- родная, то Лермонтов не менее, а может быть, и более народен, чем Пушкин.
Дам тебе я на дорогу
Ты его, моляся Богу,
Ставь перед собой.
Не от "благословенного" Пушкина, а от "проклятого" Лермонтова мы получили этот "образок святой" -- завет матери, завет родины. От народа к нам идет Пушкин; от нас -- к народу Лермонтов; пусть не дошел, он все-таки шел к нему. И если мы когда-нибудь дойдем до народа в предстоящем религиозном движении от небесного идеализма к земному реализму, от старого неба к новой земле -- "Земле Божьей", "Матери Божьей", то не от Пушкина, а от Лермонтова начнется это будущее религиозное народничество.
1. Понимание символизма у В.И. Иванова
Третий аспект, на котором, мы считаем целесообразным, остановиться более подробно – это переоценка ценностей. Какой должна быть философия, чем и как она предполагает заниматься, от каких ценностей следует отрешиться, какая мораль губит волю к жизни — эти проблемы затрагиваются в книге Ф. Ницше.
В рамках изучения переоценки ценностей, три проблемы кажутся Ф. Ницше наиболее показательными — рессевтимент (вина и нечистая совесть, а также аскетизм. Наиболее яркой видится идея рессентимента, объясняющая происхождение многих моральных переживаний: это своеобразное, чуть ли не рефлекторное, воспроизведение негативной эмоции, которая появляется из-за бессилия. По мысли Ф. Ницше, слабый человек из-за отсутствия внутренней жизненной силы чувствует зависть, ревность, ненависть, желание отомстить. Однако эти чувства опять-таки из-за слабости не находят своей реализации, что усиливает эффект рессентимента — т. е. воспроизведение состояния бессилия по отношению к объекту и о результате самобичевание, или самоотравление сконструированными искусственными запретами и нормами, что придает исходному злобному чувству маску благочестия и моральности[14].
2. Две стихии в современном символизме
На современном этапе существует три основные теории возникновения символизма в литературе.
[2] Хайдеггер Европейский нигилизм – М, 2001, С. 167
[6] Хайдеггер Европейский нигилизм – М, 2001, С. 169
[8] Хайдеггер Европейский нигилизм – М, 2001, С. 421
[11] Ницше Ф. Избранные произведения: В 3-х т. М., 1994., С. 356
[12] Ницше Ф. Избранные произведения: В 3-х т. М., 1994., С. 358
[13] Ницше Ф. Избранные произведения: В 3-х т. М., 1994, С. 361
[16] Иванов В.И. Родное и вселенское – М, 1994, С. 67
[17] Иванов В.И. Родное и вселенское – М, 1994, С. 56
от Для Студентов Бесплатно
Самые свежие студенческие работы совершенно бесплатно скачать на нашем сайте.
Юноша бледный со взором горящим,
Ныне даю тебе три завета:
Первый прими: не живи настоящим,
Только грядущее – область поэта.
Помни второй: никому не сочувствуй,
Сам же себя полюби беспредельно.
Третий храни: поклоняйся искусству,
Только ему, безраздельно, бесцельно.
Утверждение творчества как цели жизни, прославление творческой личности, устремленность от серых будней настоящего в яркий мир воображаемого грядущего, грез и фантазий – таковы постулаты символизма в интерпретации Брюсова. Другое, скандальное стихотворение Брюсова Творчество выражало идею интуитивности, безотчетности творческих импульсов.
От творчества Д.Мережковского, З.Гиппиус, В.Брюсова существенно отличался неоромантизм К.Бальмонта. В лирике К.Бальмонта, певца безбрежности, – романтический пафос возвышения над буднями, взгляд на поэзию как на жизнетворчество. Главным для Бальмонта-символиста явилось воспевание безграничных возможностей творческой индивидуальности, исступленный поиск средств ее самовыражения. Любование преображенной, титанической личностью сказалось в установке на интенсивность жизнеощущений, расширение эмоциональной образности, впечатляющий географический и временной размах.
. Иванов "Две стихии в современном символизме"; "Заветы символизма"; "Мысли о символизме"
Вяч. Иванов, говоря о символизме и символическом образе, особо подчеркивал мистико-религиозное начало поэзии, утверждая, что поэт является "устроителем жизни, истолкователем и укрепителем божественной связи сущего. "
Часто символические ходы создавались эпитетом в виде абстрактного существительного, тоже с ярко выраженными признаками метафоричности: "желаний вечность - взор" (Вяч. Иванов);
Особая лексика (архаизмы, неологизмы) выполняла в поэзии символистов все ту же "высокую" функцию создать "величественный стих". Вяч. Иванов такую роль возлагал на архаизмы: почиет, рать, выя, пещь, нощь, зиждет. По образу архаической лексики он создавал и неологизмы: златоржавый, бирюзеет, неутомный. Виртуозом в создании неологизмов был А. Белый, но у него была своя система их создания: биноклит, оголубила, огнетленный, стекло пенснейное, онежить.
Таким образом, символисты стремились запечатлеть в лирике неповторимые мгновения жизни, ее мимолетности, чарующие движения души, передать в образе таинственную музыку интуиций и чувств.
Этим целям и была подчинена их сложная, "раздвоенная" поэтика, во многом субъективная и небезукоризненная, но необычайно богатая своими выразительными средствами и приемами.
Вместе с В. Брюсовым А. Белый стал одним из создателей теории символизма в России. Его теоретические статьи по искусству, собранные в увесистом томе книги "Символизм", читались и высоко ценились поэтами-лириками. В своих философско-научных трудах ("Смысл искусства", "Эмблематика смысла"), литературно-критических статьях он развивал идею религиозного содержания искусства, постижения запредельного, утверждал превосходство интуиции над логикой, необходимость подчинения искусства слова законам музыки Во всем этом прежде всего сказывалось увлечение А. Белого антропософией (смесь религиозной мистики и самых фантастических суеверий). Яркое практическое воплощение эти идеи получили в ранних произведениях А. Белого - его "симфониях" и первом поэтическом сборнике "Золото в лазури" (1904). С одной стороны, он защищает новое символическое искусство, как творчество новой жизни, а с другой, как синтез разных начал александрийской эпохи, и что задача символического искусства заключается в новой комбинации всех культур и миросозерцании в целях наивозможно полного охвата жизни. В "Эмблематике смысла" Белый об этом говорит так: "Мы действительно осязаем что-то новое, но осязаем его в старом; в подавляющем обилии старого - новизма так называемого символизма, вся сила, вся будущность. нового искусства".
Стихотворения сборника "Золото в лазури" распадаются на три цикла. В первом цикле преобладают стихотворения наиболее раннего периода; они преисполнены светлого и радостного ожидания.
Лейтмотивом второго цикла, названного - "В горах", являются религиозные ожидания, сменяющиеся сказочным пафосом, в силу чего мистическая нота топится в красочной образности Пробуждается даже тема люцеферическая, чему соответствует заглавие раздела - "В горах", обозначающее превознесенность над миром.
Из чувства превознесенности над миром рождается и тема третьего цикла сборника - "Не тот", в котором доминирующим мотивом является - разочарование. Ощущение "горной озаренности" рассеивается, и автор ощущает себя в "трезвой действительности", как в тюрьме.
Кроме того, в этот период А. Белый находился под сильным влиянием поэзии Тютчева, Баратынского и отчасти Батюшкова. Явное влияние этих поэтов слышится во многих строках, строфах, даже в использовании характерных архаизмов, в чопорности и торжественности стиля.
Многослойность символа, его незамкнутая многозначность опиралась на мифологические, религиозные, философско-эстетические представления о сверхреальности, непостижимой в своем существе.
ВВЕДЕНИЕ 3
1. Общее представление о символизме 5
2. Символ и символизм. Мифотворчество 6
3. Общее понимание смысла искусства Вяч. Ивановым 15
4. Русский символизм. Теургическая цель символизма 22
5. Личность Теурга 25
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 27
2. Общее представление о символизме.
3. Символ и символизм. Мифотворчество:
Вид речи Логическая речь Иератическая речь
Форма мысли Аналитическое суждение Синтетическое суждение (миф)
Синтаксические единицы Подлежащее-сказуемое Подлежащее – понятие-символ
Сказуемое – глагол (динам.символ)
Сделав краткий обзор основных принципов эстетики символизма, о которых идёт речь в произведениях Вячеслава Иванова, мы можем вернуться к поставленной нами задаче обоснования важности творчества этого выдающегося поэта и теоретика искусства для сегодняшнего развития эстетической мысли. Несомненно, теория символизма достаточно убедительно и оригинально устанавливает границы между материальным и духовным в сфере искусства, процесс творчества рассматривается в символизме в неразрывной связи с другими духовными процессами, прежде всего с мистическим познанием и религиозностью. Огромная ответственность лежит на художнике-символисте, который не просто творец, но теург. Символистическое произведение существует не само по себе и не ради себя, а именно как связь между людьми и высшими силами, как факт трансляции подлинной сути вещей. Претензии в излишнем субъективизме и формализме, предъявляемые к символизму, во многом устраняются благодаря работам Вячеслава Иванова. Даже его искренняя вера в новую религиозную эпоху языка, воспринимаемая сейчас утопично, не кажется вообще лишённой смысла в наш век тотальной духовной инфляции.
7. West J. Russian symbolism. A study of Viacheslav Ivanov and the Russian symbolist aesthetics. L., 1970;
8. Davidson P. Viacheslav Ivanov’s Ideal of the Artist as Prophet: From Theory to Practise // Europa Orientalis. XXI (2002). №1. P. 157-202
Читайте также: