Эко роль читателя кратко

Обновлено: 02.07.2024

Также данная книга доступна ещё в библиотеке. Запишись сразу в несколько библиотек и получай книги намного быстрее.

Посоветуйте книгу друзьям! Друзьям – скидка 10%, вам – рубли

По вашей ссылке друзья получат скидку 10% на эту книгу, а вы будете получать 10% от стоимости их покупок на свой счет ЛитРес. Подробнее

Объем: 560 стр. 33 иллюстрации
Жанр:з арубежная образовательная литература, я зыкознание
Теги:и здательство Corpus, н аучные исследования, с емиотика, т еория языка, э ссеРедактировать

Предисловие

Введение

0.1. Как создавать тексты, читая их

0.1.1. Текст и его интерпретатор

«Кошки, по имени которых назван сонет, в самом тексте называются только один раз – в первом предложении… С третьего стиха слово chats становится подразумеваемым подлежащим… [заменяемым] анафорическими местоимениями ils, les, leur(s)…« [6] [7]

Есть лишь одно приемлемое возражение против моего возражения на возражение Леви-Стросса: если даже анафорические повторы предполагают сотрудничество со стороны читателя, то, значит, нет таких текстов, которые такого сотрудничества не предполагали бы. На это отвечу: именно так! Так называемые открытые тексты – это всего лишь крайние и наиболее вызывающие случаи использования (в эстетических целях) того принципа, который лежит в основе и порождения, и интерпретации любых текстов.

0.1.2. Прагматика коммуникации: некоторые проблемы

Рис. 0.1

0.2. Модель Читателя (М-Читатель)

0.2.1. М-Читатель: как он создается

Создавая текст, его автор применяет ряд кодов, которые приписывают используемым им выражениям определенное содержание. При этом автор (если он предназначает свой текст для коммуникации) должен исходить из того, что комплекс применяемых им кодов – такой же, как и у его возможного читателя. Иначе говоря, автор должен иметь в виду некую модель возможного читателя (далее – М-Читатель), который, как предполагается, сможет интерпретировать воспринимаемые выражения точно в таком же духе, в каком писатель их создавал.

Каждый тип текста явным образом выбирает для себя как минимум самую общую модель возможного читателя, выбирая:

1) определенный языковой код;

2) определенный литературный стиль;

Таким образом, можно предположить, что хорошо организованный текст, с одной стороны, предполагает определенный тип компетенции, имеющей, так сказать, внетекстовое происхождение, но, с другой стороны, сам способствует тому, чтобы создать – собственно текстовыми средствами – требуемую компетенцию (см.: Riffaterre, 1973).

1. Термины, помеченные звездочкой, объясняются в Глоссарии (с. 593). Арабскими цифрами обозначены примечания переводчика и научного редактора, римскими – примечания автора, отнесенные в конец каждой главы. Дополнения и пояснения в квадратных скобках принадлежат переводчику.

2. Позже эта статья вошла в качестве первой главы в книгу: Eco U. Opera Aperta: Forma e indeterminazione nelle poetiche contemporanee. Milano: Bompiani, 1962.

5. Интервью с Паоло Карузо в Paese sera – Libri (номер от 20 января 1967 г.). Перепечатано в: Conversazioni con Lévi-Strauss, Foucault, Lacan / A cura di Paolo Caruso. Milano: Mursia, 1969.

«Кошки, по имени которых назван сонет, в самом тексте называются только один раз — в первом предложении… С третьего стиха слово chats становится подразумеваемым подлежащим… [заменяемым] анафорическими местоимениями ils, les, leur(s)…« [6] [7]

Есть лишь одно приемлемое возражение против моего возражения на возражение Леви-Стросса: если даже анафорические повторы предполагают сотрудничество со стороны читателя, то, значит, нет таких текстов, которые такого сотрудничества не предполагали бы. На это отвечу: именно так! Так называемые открытые тексты — это всего лишь крайние и наиболее вызывающие случаи использования (в эстетических целях) того принципа, который лежит в основе и порождения, и интерпретации любых текстов.

0.1.2. Прагматика коммуникации: некоторые проблемы

Рис. 0.1

0.2. Модель Читателя (М-Читатель)

0.2.1. М-Читатель: как он создается

Создавая текст, его автор применяет ряд кодов, которые приписывают используемым им выражениям определенное содержание. При этом автор (если он предназначает свой текст для коммуникации) должен исходить из того, что комплекс применяемых им кодов — такой же, как и у его возможного читателя. Иначе говоря, автор должен иметь в виду некую модель возможного читателя (далее — М-Читатель), который, как предполагается, сможет интерпретировать воспринимаемые выражения точно в таком же духе, в каком писатель их создавал.

1) определенный языковой код;

2) определенный литературный стиль;

Таким образом, можно предположить, что хорошо организованный текст, с одной стороны, предполагает определенный тип компетенции, имеющей, так сказать, внетекстовое происхождение, но, с другой стороны, сам способствует тому, чтобы создать — собственно текстовыми средствами — требуемую компетенцию (см.: Riffaterre, 1973).

0.2.4. Автор и читатель как текстовые стратегии

a) узнаваемый стиль или текстовой идиолект, причем этот идиолект нередко может принадлежать не личности, а жанру, социальной группе или исторической эпохе (см.: Теория, 3.7.6);

c) иллокутивный* сигнал (/ Я клянусь, что… /) или перлокутивный* оператор (/ внезапно случилось нечто ужасное… /).

В данном тексте Витгенштейн — не что иное, как некий философский стиль, а его М-Читатель — не что иное, как интеллектуальная способность воспринимать этот стиль и соучаствовать в его актуализации.

Иными словами, М-Читатель — это тот комплекс благоприятных условий [18] (определяемых в каждом конкретном случае самим текстом), которые должны быть выполнены, чтобы данный текст полностью актуализовал свое потенциальное содержание.

0.3. Уровни текста

0.3.1. Тексты повествовательные и неповествовательные

Поэтому моя модель будет моделировать повествовательные (нарративные) тексты вообще (будь то искусственные или естественные). Я предполагаю, что идеальная модель текстовых явлений, задуманная на более высоком уровне сложности, будет пригодной и для текстов более простых.

Несомненно, художественно-повествовательный текст гораздо сложнее, чем условные контрфактические высказывания [21] разговорного характера, хотя в обоих случаях речь идет о возможном положении дел или о возможном ходе событий. Одно дело — рассказать какой-нибудь девушке, что с ней могло бы случиться, если бы она наивно приняла ухаживания какого-нибудь распутника. И совсем другое дело — поведать кому-либо (вне зависимости от пола) то, что уже необратимо произошло в Лондоне, в XVIII в., с девушкой по имени Кларисса, когда она наивно приняла ухаживания распутника по имени Ловелас.

Во втором случае мы наблюдаем некоторые специфические черты, характерные именно для искусственных повествований:

c) последовательность событий более или менее локализована в пространстве и во времени;

e) чтобы рассказать о том, что произошло с Клариссой, текст начинает с некой исходной ситуации, в которой находилась Кларисса, а затем следует за героиней в перипетиях ее жизни, предоставляя читателю возможность задаваться вопросами о том, что произойдет с Клариссой на следующем этапе повествования;

f) весь ход событий в целом, описанный в повествовании, можно резюмировать некоторым числом макровысказываний (macropropositions), образующих остов, каркас данного повествования (мы будем называть этот остов фабулой), выделив таким образом уже иной уровень текста, производный от его линейной манифестации [22] , но не тождественный ей.

С другой стороны, контрфактические высказывания отличаются от отрывка искусственного повествования только тем, что в первом случае адресат приглашается к более активному сотрудничеству в деле актуализации предложенного ему текста — он должен сам придумать историю, которую ему подсказывает текст. Ниже мы рассмотрим также несколько неповествовательных текстов, которые как будто не должны соответствовать предлагаемой модели. В таких случаях можно, конечно, попытаться видоизменить модель. Но можно несколько видоизменить и сам текст: как мы увидим, неповествовательный текст обычно можно преобразовать в повествовательный, просто развернув некоторые заложенные в нем потенции.

Конечно, повествовательные тексты — особенно тексты художественные (fictional) — более сложны, чем многие иные типы текстов, и поэтому более трудны для семиотического анализа. Но тем самым они делают такой анализ более интересным и вознаграждающим. Именно поэтому, наверное, мы больше узнаём об устройстве текстов от тех исследователей, которые дерзают изучать сложные повествовательные тексты, чем от тех, кто ограничивается анализом текстов более коротких и простых. Может быть, во втором случае достигается большая степень формализации, но зато опыты первого рода дают нам более высокую степень понимания.

0.3.2. Уровни текста: теоретическая абстракция

На рис. 0.3 постулируется определенная иерархическая схема операций, осуществляемых при интерпретировании текста. Эта моя схема многим обязана модели Яноша Петефи (которая называется TeSWeST: Text-Struktur-Welt-Struktur-Theorie) [23] , хотя я и попытался ввести в свою картину элементы еще и других теоретических построений (в частности, актантные структуры А. Греймаса и некоторые идеи Г. А. ван Дейка). В модели Петефи меня особенно привлекает стремление сочетать интенсиональный* и экстенсиональный подходы.

Однако модель Петефи жестко определяет направление порождающего процесса, в то время как моя модель (рис. 0.3) демонстративно отказывается изображать какие-либо направления и какую-либо иерархию этапов (фаз) в процессе читательского сотворчества.

Рис. 0.3

0.4. Линейная манифестация текста и обстоятельства высказывания (utterance [24] )

(3) Kroklowafgi? Semememi!

Seikronto prafriplo.

Bifzi, bafzi; hulalomi…

quasti besti bo…

0.6. Структуры дискурса

0.6.1. Коды, гиперкодирование, фреймы

Впрочем, я — в отличие от многих теоретиков текста — не верю, что между словарным значением слова и значением (кон)текстуальным лежит непроходимая пропасть. Правда, до сих пор методом анализа в терминах семантических компонентов (semantic compositional analysis) не удалось объяснить сложные процессы текстовой амальгамации. Но я не думаю, что подобный метод должен быть полностью отвергнут и заменен подходом, при котором некий автономный набор текстовых правил определяет окончательную интерпретацию лексических значений. Я полагаю, напротив, что если текст может быть порожден и интерпретирован, то это происходит по тем же семантическим причинам, по каким сами лексические значения могут быть поняты, а предложения — порождены и интерпретированы. Проблема лишь в том, чтобы включить в число семантических компонентов также и то, что я называю контекстуальными и ситуативными предпочтениями (Теория, 2.11), а также учесть правила гиперкодирования (Теория, 2.14) и такой фактор, как текстовые операторы (см. ниже раздел 0.6.2). Очерк о семантике Чарльза Пирса (глава 7 данной книги) должен способствовать восприятию подобной точки зрения.

В разделе 0.6.2 мы увидим, что даже такая текстовая категория, как фрейм, основана на модели семемного представления в терминах грамматики [семантических] падежей*. Мы также увидим (в разделе 0.7.4), что есть большое структурное подобие между данным типом семемного представления и более абстрактными структурами. Поэтому мы можем предположить, что семема сама по себе — это зачаточный текст, а текст — развернутая семема [34] .

По сути дела, ситуативные предпочтения оказываются задействованными только тогда, когда адресат ассоциирует воспринимаемое выражение с самим актом высказывания и с экстравербальным (внесловесным) окружением. В повествовательных текстах даже сведения подобного рода получают словесное выражение, т. е. даже внешние обстоятельства описываются языковыми средствами. Иначе говоря, ситуативные предпочтения становятся контекстуальными. Использование контекста и (закодированных) обстоятельств опирается на тот факт, что энциклопедия включает в себя также и интертекстуальную компетенцию (см.: Kristeva, 1970): каждый текст отсылает к предшествующим текстам.

c) говорящий (отправитель) собирается рассказать вымышленную историю (a fictional story; una storia immaginaria).

(5) La main levée, l’oeil dur, la moustache telle celle des chats furibonds, Raoul marcha sur Marguerite… [37]

Понятие фрейм создано исследователями в области искусственного интеллекта и лингвистики текста [38] .

Когда читатель сталкивается с лексемой, он не знает, какие из ее потенциальных свойств (или сем*, или семантических маркеров*) должны быть актуализованы для продолжения процесса амальгамации.

Если бы при дальнейшем чтении текста надо было учитывать все потенциальные семантические свойства лексемы, то читателю приходилось бы всякий раз решать невозможную задачу: вызывать в своем воображении как живую мысленную картину всю эту сеть взаимосвязанных свойств, которую энциклопедия приписывает соответствующей семеме. Речь идет о той Глобальной Семантической Системе*, которая постулируется Моделью Q (см.: Теория, 2.12).

Но, к счастью, это происходит на самом деле лишь в редких случаях так называемого эйдетического воображения*. В обычных же случаях все свойства лексемы / семемы не должны быть актуализованы в сознании читателя. Они лишь потенциально присутствуют в его энциклопедии, т. е. хранятся в памяти культуры, и читатель извлекает их из семантического хранилища лишь по мере надобности [43] . Иначе говоря, читатель осуществляет семантические экспликации (semantic disclosures, esplicitazioni semantiche), т. е. актуализует непроявленные свойства (а также семантические намеки).

Эти семантические экспликации играют двойную роль: проявляя одни свойства лексем / семем (т. е. делая их релевантными, или пертинентными, для данного текста), они отодвигают в тень, как бы отключают, усыпляют, другие их свойства.

Для осуществления всех необходимых семантических экспликаций недостаточно сопоставить явленные семемы. Для актуализации дискурсивных структур необходим текстовой оператор: топик*.

И фреймы, и семемные представления основаны на процессах неограниченного семиозиса и поэтому требуют ответственного сотрудничества со стороны читателя, которому приходится решать, когда и где давать волю, а когда и где ставить предел процессу неограниченной интерпретации (il processo di interpretabilità illimitata). Семантическая энциклопедия потенциально бесконечна (или конечна, но неограниченна); именно поэтому неограничен и семиозис: с крайней периферии любой данной семемы можно дойти до центра любой другой семемы — и наоборот (см. также Модель Q в Теории, 2.12). Поскольку же любое утверждение содержит в себе любое другое утверждение (как показано в главе 7, посвященной Ч. Пирсу), то всякий текст может породить — посредством последовательного ряда интерпретаций и семантических экспликаций — любой другой текст. (Кстати, именно это происходит в интертекстуальных превращениях: история литературы — живое тому доказательство.)

Рассмотрим для начала следующий знаменитый пример:

(6) Charles makes love with his wife twice a week. So does John [47] .

Но попробуем прочитать текст (6) как ответ на следующие вопросы:

(7) Сколько раз в неделю Чарльз и Джон занимаются любовью со своими женами? (Топик: сексуальные ритмы двух пар.)

(8) Я не понимаю отношения внутри этого треугольника. Что происходит? Я имею в виду — в сексуальном плане? (Топик: отношения между женщиной и двумя мужчинами.)

С помощью такого приема текст (6) может быть легко освобожден от двусмысленности [48] .

Рассмотрим теперь значения слова (союза) / а / в следующих текстах:

(9) Маша любит яблоки, а Ваня их ненавидит.

(10) Маша любит яблоки, а бананы она ненавидит.

(11) Маша любит яблоки, а Ваня любит бананы.

(12) Маша играет на скрипке, а Ваня ест бананы.

В этих примерах союз / а / обозначает разного рода альтернативы: в тексте (9) — альтернативу субъекту действия и самому действию; в (10) — альтернативу действию и его объекту; в (11) — альтернативу субъекту и объекту; в (12) — альтернативу по всем трем пунктам.

Конкретные значения / а / в каждом из четырех случаев станут ясными, если мы прочитаем примеры (9) — (12) как ответы на четыре разных вопроса:

(13) Любят ли Маша и Ваня яблоки?

(Топик: те, кто любит яблоки.)

(14) Какие фрукты любит Маша?

(Топик: фрукты, которые любит Маша.)

(15) Какие фрукты любит Ваня?

(Топик: фрукты, которые любит Ваня.)

(16) Чем эти дети занимаются? Ведь у них должен быть урок музыки!

(Топик: урок музыки у Вани и Маши.)

Текст (12) особенно ясно показывает, что значение / а / сильно зависит от ко-текста: мы не поймем, почему поглощение бананов выступает в качестве альтернативы игре на скрипке, пока конкретный вопрос (16) не определит конкретную текстовую оппозицию.

Нередко текст определяет свой топик просто путем повторения ряда семем, принадлежащих одному семантическому полю, иначе говоря — повторением ключевых слов [50] . Иногда такие семемы навязчиво повторяются по всему тексту. В других случаях подобные семемы не рассыпаны щедро по тексту, а расположены стратегически. В таких случаях чуткий читатель, ощущая нечто необычное в dispositio [51] , пытается делать абдукции [в смысле Ч. Пирса] (т. е. строить гипотезы о скрытых закономерностях текста) и проверять их по ходу дальнейшего чтения. Поэтому при чтении художественных текстов читателю приходится по многу раз возвращаться к уже прочитанному; вообще говоря, чем сложнее текст, тем менее линеарно должно быть его чтение, тем больше необходимость возвращаться и перечитывать прочитанное, даже по нескольку раз, а в некоторых случаях — от конца текста к его началу.

Итак, абдукция текстового топика помогает читателю:

a) выбрать верные фреймы;

c) установить ту изотопию, согласно которой он, читатель, решает интерпретировать линейную манифестацию текста, чтобы актуализовать структуру его дискурса.

При этом существует иерархия изотопий, и мы увидим, что эта категория работает также и на следующем уровне.

0.7.1. От сюжета к фабуле

Чтобы лучше понять этот последовательный процесс абстрагирования, стоит вернуться к старому противопоставлению, пригодному и поныне в качестве первого подступа к проблеме: к различению, предложенному русскими формалистами, между фабулой и сюжетом [53] .

Фабула — это базовая схема повествования, логика действий и синтаксис персонажей, ход событий во времени. Отнюдь не всегда это последовательность именно человеческих действий (физических или иных): фабула может представлять собой также и трансформацию идей во времени или ряд событий, происходящих с неодушевленными предметами.

Вот лишь несколько примеров.

3) Или вспомним восклицание старого Горация у Корнеля: / qu’il mourût! / [57] . Потребуется значительное расширение текста, чтобы перевести этот простой речевой акт в фабулу, т. е. в повествовательную форму.

Или, например, рассмотрим такой отрывок диалога:

Из этого текста можно экстраполировать повествование о том, что

b) Павел верил в р (= в то, что Петр еще спит), тогда как Мария полагала, что знает, что q (= Петр ушел);

c) Мария сообщила Павлу о q, и Павел больше не верит в то, что имеет место р, но, напротив, полагает, что знает, что имеет место q.

0.7.1.3. Можно принять или более широкое, или более узкое определение понятия фабула. Вслед за ван Дейком (van Dijk, 1974b) мы можем выбрать узкое определение повествования. Повествование в таком случае определяется как описание неких действий, включающее в себя следующие элементы: некоего деятеля (личность), намерение этого деятеля, некое состояние или возможный мир, некое изменение, имеющее причину и цель, — к этому списку еще можно добавить ментальные состояния, эмоции и обстоятельства. Описание действий должно быть целостно и осмысленно (relevant), а сами действия должны быть трудны, т. е. деятелю не должно быть очевидно, какие действия он должен предпринять, чтобы изменить то состояние, которое не соответствует его желаниям; последующие события должны быть неожиданны, а некоторые из них необычны или странны.

Таким образом, можно выделить фабулу (или несколько фабул) и в тех авангардистских повествовательных текстах, в которых как будто вообще нет никакого повествования; правда, может оказаться трудным установить, кто в этих текстах деятель, что является причиной чего и в чем состоят относящиеся к делу (relevant) изменения [59] .

(19) Per causam sui intelligo id cujus essentia involvit existentiam; sive id cujus natura not potest concipi nisi existens [60] .

Книга распространяется на условиях партнёрской программы.
Все авторские права соблюдены. Напишите нам, если Вы не согласны.

Описание книги "Роль читателя. Исследования по семиотике текста"

Описание и краткое содержание "Роль читателя. Исследования по семиотике текста" читать бесплатно онлайн.

Роль читателя. Исследования по семиотике текста

0.1. Как создавать тексты, читая их

0.1.1. Текст и его интерпретатор

«Кошки, по имени которых назван сонет, в самом тексте называются только один раз – в первом предложении… С третьего стиха слово chats становится подразумеваемым подлежащим… [заменяемым] анафорическими местоимениями ils, les, leur(s)…«[6][7]

0.1. Как создавать тексты, читая их

0.1.1. Текст и его интерпретатор

Термины, помеченные звездочкой, объясняются в Глоссарии (с. 593). Арабскими цифрами обозначены примечания переводчика и научного редактора, римскими – примечания автора, отнесенные в конец каждой главы. Дополнения и пояснения в квадратных скобках принадлежат переводчику.

Позже эта статья вошла в качестве первой главы в книгу: Eco U. Opera Aperta: Forma e indeterminazione nelle poetiche contemporanee. Milano: Bompiani, 1962.

Eco U. L’œuvre ouverte. Paris: Seuil, 1966.

Интервью с Паоло Карузо в Paese sera – Libri (номер от 20 января 1967 г.). Перепечатано в: Conversazioni con Lévi-Strauss, Foucault, Lacan / A cura di Paolo Caruso. Milano: Mursia, 1969.

Читайте также:

Эко роль читателя кратко

Предисловие

Введение

0.1. Как создавать тексты, читая их

0.1.1. Текст и его интерпретатор

0.1.2. Прагматика коммуникации: некоторые проблемы

0.2. Модель Читателя (М-Читатель)

0.2.1. М-Читатель: как он создается

Оглавление

Описание книги "Роль читателя. Исследования по семиотике текста"