Николай владимирович тимофеев ресовский доклад

Обновлено: 02.07.2024

20 сентября 1900 года родился ученый-генетик Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский – один из основоположников популяционного и радиационного направлений в генетике, автор учения о микроэволюции, прототип героя романа Даниила Гранина "Зубр"

Ключевую роль ученого в развитии науки часто обозначают через семейные метафоры: отец, дедушка, прадедушка… Так получилось, что Николай Тимофеев-Ресовский не занял место в ряду главных научных "отцов" XX века. Отчасти этому помешали обстоятельства его жизни, отчасти – его собственная "многостаночность". Он не был "отцом" для какой-то одной дисциплины, но "акушером" или "опекуном" – для многих. Вклад Тимофеева-Ресовского в такие области, как эволюционная и радиационная генетика, молекулярная биология, биофизика, радиобиология, признан во всем мире. О его влиянии на свои идеи говорили и крупнейший физик-теоретик Эрвин Шредингер, и первооткрыватель структуры ДНК Джеймс Уотсон.

Многие коллеги и просто люди из круга Тимофеева-Ресовского поражались его универсальности. "Чем больше я изучаю различные документы, дневники, письма, тем больше удивляюсь, насколько широки были научные интересы Тимофеева-Ресовского и на каком высоком уровне он работал во всех направлениях", — говорит Элиза Шмит, сотрудница Музея естественной истории Берлина. "Он владел даром знать о каждой вещи самое главное, а не массу утомляющих подробностей", — писал биолог Василий Бабков. Священник Александр Мень, которому довелось исповедовать Тимофеева-Ресовского незадолго до смерти, назвал его "человеком Возрождения".

Удивительно при этом, что большую часть жизни Тимофеев-Ресовский занимался наукой без всякого ученого звания. И даже без диплома о высшем образовании. Уже будучи автором более 200 работ, существовал на зарплату младшего научного сотрудника.

"Блудный сын" Советского Союза

Диплом, впрочем, он не получил по случайности — окончил курс в Московском университете в 1922 году, когда страна только-только приходила в себя после Гражданской войны. Работал в Институте экспериментальной биологии при Наркомземе, а затем, спустя всего три года, переехал в Германию, по приглашению от Института мозга. На родину он вернется только после войны, а докторскую диссертацию защитит в 1963 году — по совокупности работ. Диплом получит через год — после смещения Хрущева и реабилитации генетики в СССР.

Над Тимофеевым-Ресовским полжизни довлело клеймо невозвращенца. Когда в 1937 году советское консульство не продлило ему и его жене заграничные паспорта, он уже был хорошо осведомлен (благодаря письмам друзей) о репрессиях. И остался в Германии. Даже при Гитлере он продолжил работу в институте. А когда в 1945 году был арестован и доставлен в Москву, получил десять лет лагерей. Приговор был сравнительно мягким, так как доказать его пособничество нацистам не удалось. Первоначальные обвинения в шпионаже и участии в антисоветских организациях с него были сняты.

После освобождения путь на руководящие должности и даже просто в университеты ему был заказан. Хотя обходились с ним сравнительно мягко (почему — об этом ниже). После Карагандинского лагеря он работал сначала на закрытом объекте на Урале, руководя лабораторией. Жил в Свердловске (ныне Екатеринбург), затем в Обнинске, постоянно привлекая научных паломников со всего Союза. Его лекции для многих генетиков становились отдельным университетом: из-за репутации этой дисциплины просто не было квалифицированных специалистов уровня Тимофеева-Ресовского.

Сегодня Тимофеев-Ресовский известен прежде всего как один из советских ученых, пострадавших от репрессий, визави другого генетика, Николая Вавилова, умершего в заключении. Его вклад в науку остается в тени. Между тем он был почетным членом пяти иностранных академий, нескольких влиятельных научных обществ. В 1950 году его номинировали на Нобелевскую премию за работы по радиационной биологии. И хотя лауреатом он и не стал, но косвенно повлиял на ведущие открытия в генетике XX века.


"Внук" Чарльза Дарвина

Одним из главных достижений биологии XX века стала синтетическая теория эволюции, построенная на объединении подходов классического дарвинизма и генетики. Поначалу казалось, что между ними как будто нет согласия. Дарвин мыслил на макроуровне: как индивидуальные отклонения становятся признаками вида. Генетики же искали причины изменений в отдельных особях от поколения к поколению.

Настоящая эволюционная генетика начала создаваться в 1920-е годы, и вклад русских ученых в этот процесс был очень велик. Вопросы микроэволюции (тогда термин еще не вполне прижился) заинтересовали Тимофеева-Ресовского, потому что процессы здесь можно было исследовать экспериментально. А он любил работать с экспериментами. Микроэволюционные процессы, в отличие от макроэволюции, можно не только четко выявлять, но и наблюдать буквально в реальном времени.

Большинство исследований проводилось с классическим генетическим объектом, плодовой мушкой дрозофилой, преимуществами которой были короткий цикл репродукции (две-три недели), легкость размножения в пробирках и наличие в клетках небольшого числа хромосом. В этом Тимофееву-Ресовскому помогала жена Елена, с которой он познакомился еще во время учебы в Московском университете, у известного зоолога и генетика Кольцова. Именно Елена просматривала под микроскопом тысячи мух дрозофил и фиксировала состояния нужных признаков.

Итогом работы стало описание проявлений генов в фенотипе (физических признаках организма). Тимофеев-Ресовский пришел к выводу, что все генные мутации могут вносить свою лепту в формирование определенного признака. Один и тот же ген может в разных ситуациях вести себя по-разному, в зависимости как от своих генных соседей, так и от факторов внешней среды. И чем больше внутри популяции разнообразных генов, которые помогают приспособиться к разным условиям, тем лучше для популяции в целом.

"Дедушка" Джеймса Уотсона

Хотя законы генетики были открыты Грегором Менделем еще в XIX веке, долгое время никто толком не знал, что такое ген. Было понимание, что гены собраны в хромосомах — неких структурах, которые находятся в ядрах клеток. Но что именно хранит наследственную информацию, как она передается от организма к организму и как возникают "поломки" (мутации)? Об этом ученые могли только догадываться.

И здесь на помощь пришла физика. В 1926 году американский генетик Герман Меллер обнаружил, что под воздействием рентгеновских лучей частота мутаций возрастает. Открытием сразу же заинтересовался Тимофеев-Ресовский. Если структура гена изменяется под воздействием ионизирующего излучения (то есть такого, которое выбивает из атомов электроны), значит, сам ген должен быть молекулой. Это предположение через год сделает его учитель Николай Кольцов.

Проверкой гипотезы займется уже ученик — Тимофеев-Ресовский. Вместе с коллегами, немецкими физиками Карлом Циммером и Максом Дельбрюком, он опубликует в 1935 году знаменитую работу "О природе генных мутаций и стуктуре гена" (неформально ее назовут "работой трех мужчин"). В ней они описали свои опыты по облучению мух-дрозофил: строго измеренным дозам облучения соответствовала конкретная величина мутаций.

Результаты полностью подтвердили гипотезу, что ген — это крупная молекула, которая изменяется под действием излучения. А сопоставив данные на входе и выходе (то есть изменения в генах) с известными моделями действия рентгеновского излучения на вещество, ученые смогли оценить и размер молекулы. Но главное — они доказали, что ген имеет биофизическую природу, то есть подчиняется законам квантовой физики.

Этой идеей в дальнейшем заинтересуется физик Эрвин Шредингер и использует ее в своей книге "Что такое жизнь с точки зрения физики" (1944). Книга станет очень популярной в среде ученых, а некоторых прямо заразит интересом к генетике. Среди них окажутся орнитолог Джеймс Уотсон и физик Френсис Крик. Именно они в 1953 году откроют структуру той самой молекулы. А в интервью для журнала "Химия и жизнь" (1988) Уотсон скажет: "Если Лурия и Дельбрюк — мои отцы в науке, то Тимофеев-Ресовский — мой дедушка".

Так Тимофеев-Ресовский стал тем звеном, которое через десятилетия и континенты напрямую свяжет кольцовские идеи о строении гена со знаменитой спиральной моделью ДНК.

Не котом единым.

"Старший брат" Андрея Сахарова

Работа Тимофеева-Ресовского была тесно связана с радиацией и ее воздействием на живой организм. Поэтому он довольно рано понял, насколько опасным может быть ее воздействие. В 1920–1930-х годах лучи Рентгена и радиоактивность были чрезвычайно популярны, но об их отдаленном действии на здоровье людей и их потомков ничего известно не было.

Воздействие ионизирующих излучений испытали на себе первооткрыватели явления радиоактивности и их последователи. Так, Анри Беккерель получил ожог кожи от ампулы с препаратом радия, а Пьер Кюри, сознательно поставивший схожий эксперимент на себе, получил на руке ожог и язву. Но это были только явные внешние проявления. О долговременных последствиях ничего известно не было. Женские врачи в Германии даже применяли рентгеновское облучение для временной стерилизации женщин по их желанию.

Экспериментируя с дрозофилами, Тимофеев-Ресовский еще в 1920–1930-х годах обнаружил, что даже ничтожная величина энергии, поглощенной биологическим объектом, может привести к очень серьезным последствиям, вплоть до летального исхода. Это несоответствие он назвал радиобиологическим парадоксом. Он же первым предложил защищать врачей-рентгенологов свинцовыми фартуками.

А в 1934 году он впервые высказал идею, что ионизирующее излучение опасно не только потому, что оно порождает лучевую болезнь, но и потому, что вызывает невидимые изменения наследственного аппарата, которые могут проявиться у отдаленного потомства. После бомбардировок Хиросимы и Нагасаки и создания первых атомных электростанций его опыт в этом направлении поможет создать две новые дисциплины: радиобиологию и радиоэкологию.

В сентябре 1957 года близ Кыштыма, недалеко от Миассово, из-за неправильного хранения взорвалась "банка" — резервуар радиоактивных отходов. Эта авария известна как "малый уральский Чернобыль". Тимофеев-Ресовский тогда работал на Урале в особой "Лаборатории Б", где возглавлял биофизический отдел. Он смог защитить территории от радиационного загрязнения, организовав специальные каскады водоемов, засаженных растениями, которые накапливают и выводят радиоизотопы. Для работы в радиационно загрязненных местах Тимофеев-Ресовский изобрел особые таблетки — комплексоны. Они связывают в организме свободные радикалы, которые образуются в результате ионизации клеток и представляют главную опасность.

Позже Тимофеев-Ресовский предложил использовать гигантскую загрязненную зону ("плевок", как он ее называл) как полигон для исследований последствий радиоактивного заражения. Проект сначала был одобрен министром среднего машиностроения Ефимом Славским. Но затем — возможно, из-за "неблагонадежности" ученого — было принято решение о проведении работ в жестко секретном режиме без участия автора. В результате "институт на плевке" так и не был создан. "Если бы послушались Тимофеева-Ресовс­кого, Россия, Украина, Белоруссия и весь мир не получили бы Чернобыля", — говорил писатель Даниил Гранин в фильме Елены Саканян "Любовь и защита", посвященном ученому.

Впрочем, кое-кто его все-таки послушал. На одной из лекций Тимофеева-Ресовского побывал академик Андрей Сахаров. Под впечатлением от нее он обратился к проблемам защиты биосферы и человечества и выступил за запрещение испытаний атомного оружия.

Улица Тимофеева-Ресовского должна была появиться в новом районе Екатеринбурга — согласно проектной документации от 2006 года. Но 18 марта 2020 года она получила имя академика Василия Парина. По версии властей, решение было изменено из-за ошибки: в проекте фигурировало слово "академик", хотя формально Тимофеев-Ресовский такого звания в СССР не имел.


Как хорошо ко мне Господь Бог относился!

О своих предках Зубр знал не понаслышке. Все его родственники отличались долголетием, поэтому историю XIX в. он изучил не по книгам, а по живым рассказам родственников и близких. Среди его предков много известных имен: Сенявины, Головнины, Невельские, Кропоткины, Нахимовы. Историю он любил и даже сомневался при выборе будущей специальности: стать зоологом или изучать историю искусств.

С 12-13 лет Николай был уже серьезным сборщиком биологического материала. Он коллекционировал главным образом птиц и рыб из позвоночных, из беспозвоночных — низших ракообразных, водных блох, циклопов, дафний, из птиц только водоплавающих — дичь, чаек. В общем, у него, как у настоящего зоолога, были любимые и нелюбимые систематические группы животных.

В самом начале 1914 г. семья Тимофеевых потеряла отца, и ей пришлось переехать в Москву. Николай перевелся во Флеров-скую гимназию. Сойдясь с местными гимназистами, он с ребятами начал озорничать и хулиганить. Но это не мешало ему хорошо заниматься, регулярно репетировать в студенческом театре и с медалью закончить гимназию.

С сыном Огнева, Сергеем Ивановичем Огневым — преподавателем зоологии Флеровской гимназии, Николай много ездил по Центральной России. Ознакомился с местообитанием целого ряда млекопитающих и птиц в природных условиях. Во всех таких поездках он был сборщиком Императорской Академии наук для Зоологического музея. Тогда ему было всего 14 лет.

С 16 лет Николай стал посещать Московский городской свободный университет им. А.Л. Шанявского, где познакомился с Николаем Константиновичем Кольцовым. Кольцов организовал в университете первую в России и Европе лабораторию экспериментальной биологии. После революции Тимофеев-Ресовский стал в этой лаборатории заниматься своим любимым делом — экспериментальной зоологией. Школа, которую он прошел в Московском университете, поистине впечатляет. Ведь его учителями были такие корифеи биологической науки, как М.А. Мензбир, Н.К. Кольцов, С.С. Четвериков, Б.С. Матвеев, С.Н. Скадовский, П.И. Живаго, А.Н. Северцов.

Не обошла стороной Николай и гражданская война. Во время затишья на фронтах он работал пастухом, когда попадал в Москву — садился за своих формалиновых и спиртовых рыбок. Был контужен в голову, переболел сыпным тифом, но страсть к науке не потерял.

В 1922 г., летом, в московских научных биологических кругах произошло событие: впервые в страну из Америки прилетел крупный иностранный левонастроенный ученый, знаменитый уже тогда генетик Герман Меллер. Он был старейшим учеником Т.Моргана и привез большую коллекцию диких культур с различными мутациями и комбинациями.

В то время у плодовой мушки — Drosophila melanogaster уже были изучены несколько сотен мутаций. Меллер прочел доклады, посетил биологические станции и показал технику работы с дрозофилой.

Через Меллера советская наука вступила в контакт с передовой генетикой. После этого визита в Москву стали приходить книги, периодика по генетике. Появилась необходимость в создании кружка для обсуждения и реферирования новых генетических работ. Кружок этот получил название Дрозсоора (выражение Зубра), что означало совместное орание о дрозофиле. Собирались у С.С. Четверикова и у Тимофеева-Ресовского. Докладывающий ту или иную работу, очередной реферат отчитывался перед всеми в любых вопросах, которые ему задавали слушающие. Все, что сделала за десятилетия зарубежная наука, дрозсооровцы должны были освоить за три года. И начать параллельно экспериментальную работу. Что и было сделано. Впоследствии этот период будет охарактеризован как зарождение отечественной генетики. И заслуга Дрозсоора именно в этом.

Помимо неоспоримых научных знаний и опыта Дрозсоор дал Зубру еще одно — верную спутницу жизни и помощницу — Елену Александровну Фидлер. С ней они прожили, разлучаясь лишь на короткие сроки, вплоть до ее смерти.

Популярность Зубра среди учителей, сокурсников и начальства была уже тогда очень высока. И когда в 1925 г. профессор Берлинского института мозга Оскар Фогт попросил порекомендовать ему молодого русского генетика для нового отдела генетики и биофизики берлинского института, ему сразу же предложили кандидатуру Тимофеева-Ресовского. А Николай Владимирович отказался. Он объяснил это тем, что ему и в России работы хватит. Его учитель, Николай Константинович Кольцов, все же уговорил Зубра поехать в эту, как оказалось, двадцатилетнюю командировку.

Тимофеев поехал в Берлин с женой и маленьким сыном Дмитрием. Никаких удостоверений, бумаг он не взял, диплома у него тоже не было. Было лишь письмо Н.К. Кольцова, в котором говорилось, что Тимофеев-Ресовский — его ученик, обучен и рекомендуется им.

— Болтливый объект, который хорош тем, что так плохо хранит тайны природы. Трудно оценить, какую большую службу сослужила дрозофила науке. Незаменимый объект! Быстро размножается. Потомство большое. Наследственные признаки четкие. Мутацию не спутать с нормальной. Глаза красные, глаза белые. Во всех серьезных лабораториях мира работают на дрозофиле. Невежды любят говорить о том, что дрозофила не имеет хозяйственного значения. Но никто и не пытается вывести породу жирномолочных дрозофил. Они нужны, чтобы изучать законы наследственности. Законы эти одинаковы для мухи и для слона. На слонах получите тот же результат. Только поколение мух растет за две недели. Вместо того чтобы из мухи делать слона, мы из слона делаем муху!

Так двукрылые мушки надолго стали источником восторгов Зубра, его разочарований, его славы, его неприятностей.

Между тем обстановка в Германии накалялась. Несколько раз Зубра отзывали в Россию. Но его удерживал ход лабораторных экспериментов. Бросить их на полпути, не получив результатов, он не мог. Зубр не придавал значения своему непокорству и, уж наверняка, не задумывался о последствиях.

В начале мая 1945 г. старший сын погиб во время восстания заключенных в Маутхаузене перед самым приходом американских войск. Весной русские службы арестовали Николая Владимировича, но вскоре отпустили. Осенью снова приехали за ним, препроводили в Москву, провели следствие, суд. Обвинили в невозвращении на родину в свое время. Сослали в лагерь, куда ссылали бывших полицаев, дезертиров, бандитов. Когда хватились друзья, не могли найти — затерялись документы. Разыскивали Зубра больше года и нашли лишь в начале 1947 г., помогли, вытащили, доставили в Москву, а оттуда направили на Урал: заниматься проблемами биологической защиты от радиации, последствий атомных бомб.

Жена с сыном Андреем продолжали сидеть в Бухе, регулярно посылали запросы о муже. Вскоре им пришло приглашение приехать на Урал. Это был Зубр.

Работа кипела. Выполнили множество экспериментов, но публиковать было ничего нельзя — в стране полный запрет генетики. Американцы публиковали, а русские — нет, хотя наши ученые первые изучили комплексообразователи для выведения радиоизотопов из организма человека. Занимались биологической очисткой сточных вод от радиоизотопов. В это время Зубра как бы не существовало. Где находится, уцелел ли после войны, что с ним стало — никто из биологов не знал ни за границей, ни у нас, — таковы были его условия работы. Когда лабораторию закрыли, советских ученых распределили кого куда. Зубра — в Уральский филиал Академии наук.

В 1956 г. Николай Владимирович приехал в Москву для того, чтобы сделать доклад на одном из семинаров по физике у П.Л. Капицы. На Казанском вокзале его встречали друзья со слезами радости на глазах. Многих, конечно, уже не было в живых, большинство подверглись гонениям и репрессиям.

Летом Николай Владимирович руководил биостанцией в Миассово, близ Урала. К нему приезжали студенты из России и других стран. У него не было никакой защиты — ни высоких званий, ни покровителей. Разве что имя, которое не нуждалось в приставках. Важно было, что это Зубр, его слова, его оценка.

Вскоре противники Николая Владимировича пустили слух, что в Германии он работал на гитлеровцев, ставил эксперименты на людях, на советских военнопленных. Пошли анонимные письма в Академию наук. Близкие ему люди избегали разговоров с ним. Он молчал, клевета расползалась. Посторонние люди в разных учреждениях встречали его недружелюбно. Все зло, был убежден он, шло от политики, от которой он бежал, ограждая свою жизнь наукой. Но политика настигала его каждый раз за институтскими воротами. Недоверие окружило его петлей, чуть что — она затягивалась. Неверно было бы считать, что его не заботила собственная репутация. Почему же он отмалчивался? Его соратники, Н.Н. Воронцов и А.В. Яблоков, считали — гонор мешал. Оправдываться не желал, доказывать свою честность, порядочность, любовь к родине. Не желал прикрываться гибелью сына. Гордость не давала. Самолюбие.

В 1964 г. Тимофеевы переехали в Обнинск Калужской области. Зубр вернулся на родину. После смерти жены стали ходить нищие, соседи, студенты — просить денег. Не давать он не мог. Бывали дни, когда последнюю мелочь выгребал из карманов. Их дело, считал он, просить, мое —давать. Таков социум.

В Обнинске вокруг него по-прежнему бурлила, клокотала молодежь его лаборатории. И те молодые, что наезжали из Москвы, и те, что не могли оторваться от него со времен Миассова, и те, что оставались с ним после каждой биошколы. Собирались на его обнинской квартире, по которой Зубр все еще носился взад-вперед. Набиралось двадцать—тридцать человек. Сидели кто где, в коридорчике, на полу, под столом. Начинали в восемь, расходились в двенадцать.

На семинары приходили неизвестные люди, молча записывали. Вскоре семинары прикрыли. Сборища, как выразились, безыдейны и аполитичны. Виноват оказался руководитель. В 1969 г. его уволили из Института медицинской радиологии, но в том же году его пригласил консультантом в Московский институт медико-биологических проблем О.Г. Газенко. В этом институте Зубр и проработал до конца своих дней.

Последние годы он занимался равновесием биосферы, ее устойчивостью. Пробовал очертить проблему взаимодействия биосферы и человека. Он искал сочетания наивыгоднейших вариантов сосуществования разума с биосферой. Связывал он все это с теоретическими и геохимическими представлениями В.И. Вернадского, с его общим учением о биосфере, а затем и с учением В.Н. Сукачева о биогеоценозах и биогеоценологии.

С середины семидесятых Зубр начал часто болеть. По ночам болело сердце, постоянно было повышенное давление. Начались проблемы с передвижением: парализовалась четырехглавая мышца на правом колене. Постоянно падал, все тело было в ушибах. Дни его убывали. Ему шел девятый десяток. Он уходил, как настоящий зубр, почувствовав приближение смерти. 7 сентября 1980 г., в день своего восьмидесятилетия Николай Владимирович собрал родных и близких дома. Слова прощания он не произнес. Но все понимали, что это и есть прощание. После он ушел в себя, погрузился в долины памяти. Умер он 28 марта 1981 г. в обнинской больнице. Похоронили Николая Владимировича Тимофеева-Ресовского на обнинском городском кладбище рядом с незабвенной спутницей его жизни — Еленой Александровной, его Лелькой.


В 1937 году Н.В. Тимо­феев-Ресов­ский отве­чает отка­зом на пред­ло­же­ние вер­нуться в СССР, отка­зы­вался он и от пред­ло­же­ний гер­ман­ского под­дан­ства. В годы Вто­рой миро­вой войны он в поло­же­нии интер­ни­ро­ван­ного ино­странца про­дол­жает рабо­тать в инсти­туте в отделе гене­тики и био­фи­зики. Перед окон­ча­нием войны он ста­но­вится испол­ня­ю­щим обя­зан­но­сти дирек­тора Инсти­тута гене­тики и био­фи­зики.

Пока попол­нялся штат его отдела, Н.В. Тимо­феев-Ресов­ский основ­ное время уде­лял зна­ком­ству с новыми сотруд­ни­ками, про­во­дил с ними семи­нары и лек­ции.

Глав­ная задача отдела заклю­ча­лась в про­ве­де­нии радио­био­ло­ги­че­ских иссле­до­ва­ний на живот­ных, рас­те­ниях и мик­ро­ор­га­низ­мах. В состав отдела вхо­дило четыре лабо­ра­то­рии: физико-дози­мет­ри­че­ская, радио­па­то­ло­ги­че­ская, био­фи­зи­че­ская и радио­хи­ми­че­ская.

На группу Н.В. Тимо­фе­ева-Ресов­ского в составе био­фи­зи­че­ской лабо­ра­то­рии воз­ла­га­лось изу­че­ние воз­дей­ствия на орга­низмы раз­лич­ных радио­ак­тив­ных веществ, полу­ча­е­мых в каче­стве про­дук­тов рас­пада в атом­ных реак­то­рах, раз­ра­ботка спо­со­бов защиты от радио­ак­тив­ных пора­же­ний и лече­ний этих пора­же­ний. Кроме того, в лабо­ра­то­рии изу­ча­лись харак­теры пора­же­ний отдель­ных орга­нов и раз­ра­ба­ты­ва­лись спо­собы быст­рого вымы­ва­ния из них радио­ак­тив­ных про­дук­тов.

На осно­ва­нии экс­пе­ри­мен­таль­ных дан­ных Н.В. Тимо­фе­е­вым-Ресов­ским была выстро­ена целост­ная система пред­став­ле­ний о типах кру­го­во­ро­тов радио­изо­то­пов в био­гео­це­но­зах, об их изби­ра­тель­ном накоп­ле­нии в орга­низ­мах и мигра­ции в их сооб­ще­ствах. Эти работы дали воз­мож­ность уже в начале 1950-х годов пред­ло­жить спо­соб био­ло­ги­че­ской дез­ак­ти­ва­ции радио­ак­тивно-загряз­нен­ных тер­ри­то­рий и аква­то­рий.

В декабре 1957 года состо­я­лась защита его док­тор­ской дис­сер­та­ции в Ленин­граде, в Бота­ни­че­ском инсти­туте АН СССР, кото­рая, однако, не была утвер­ждена ВАК. 4 января 1963 года состо­я­лась вто­рая защита Н.В. Тимо­фе­е­вым-Ресов­ским док­тор­ской дис­сер­та­ции в Инсти­туте био­ло­гии УФАН СССР, и 14 октября 1964 года она была утвер­ждена ВАК с при­суж­де­нием сте­пени док­тора био­ло­ги­че­ских наук.

В апреле 1969 года он выхо­дит на пен­сию, оста­ва­ясь, тем не менее, до 1981 года кон­суль­тан­том Инсти­тута медико-био­ло­ги­че­ских про­блем Мин­здрава СССР.

29 июля 1992 года Нико­лай Вла­ди­ми­ро­вич Тимо­феев-Ресов­ский был реа­би­ли­ти­ро­ван.

ЮНЕСКО вклю­чила его имя в число выда­ю­щихся уче­ных.

Памят­ные доски в честь Н.В. Тимо­фе­ева-Ресов­ского уста­нов­лены в Бер­лин-Бухе, Обнин­ске и Челя­бин­ске.

В роду Тимофеевых-Ресовских было немало знаменитых личностей. Родственниками, например, приходились будущему биологу сразу три российских адмирала – Сенявин, Головнин и Невельской.

Юные годы Тимофеева-Ресовского совпали с революцией, с гражданской войной. Он успел повоевать, чуть не умер от сыпняка, побывал в плену у анархистов и у зеленых, тем не менее, то попадая на фронт, то возвращаясь, в 1925 году окончил Московский университет, где его учителями были замечательные генетики С. С. Четвериков и Н. К. Кольцов.

Москва тех лет вообще была полна замечательными людьми.

Тимофеев-Ресовский, человек темпераментный, увлекающийся, активно занимался в логико-философском кружке, руководимом Г. Г. Шпетом и Н. Н. Лузиным, часто посещал выступления известных поэтов, художественные выставки. Казалось, он сам скоро уйдет в область искусств, но университетские учителя оказались сильнее. Впрочем, сдавать государственные экзамены по окончании университета Тимофеев-Ресовский не пошел: дипломы в то время не считались чем-то обязательным.

В том же 1925 году в совместный германо-советский научно-исследовательский институт, созданный в городке Бух под Берлином, понадобился знающий биолог.

Кольцов без колебаний рекомендовал Тимофеева-Ресовского.

Но ехать в Бух Тимофеев-Ресовский отказался. Он был уверен, что самое интересное происходит в России. Ему не хотелось оставлять Москву, где в то время работали многие крупные ученые. И не только русские. В 1922 году, например, в Москву приехал американский генетик Герман Мёллер. Он привез с собой двадцать лабораторных линий дрозофилы, чем сильно поддержал замечательные исследования С. С. Четверикова.

Все-таки Кольцов уговорил Тимофеева-Ресовского поехать в Германию, чем, несомненно, спас его от репрессий, в скором времени прокатившихся по всей стране. А отсутствующий университетский диплом Тимофееву-Ресовскому вполне заменила рекомендация Кольцова.

С 1925 по 1945 год Тимофеев-Ресовский работал в Германии.

Тимофеев-Ресовский первый указал на важное следствие, вывести которое мог, конечно, только биолог, прекрасно ориентирующийся в физике. Следствие это гласило: единичный квантовый скачок, приводящий к мутациям, может существенно изменять свойства и структуру как отдельного организма, так и всей популяции, что может приводить к событиям глобального масштаба.

В 1933 году к власти в Германии пришел Гитлер.

Возможно, Тимофеев-Ресовский все-таки вернулся бы в Россию, но сыграл свою роль случай. Сразу после Олимпийских игр, проведенных в Германии, выезд из страны был практически закрыт. Как это ни парадоксально, даже в годы войны научно-исследовательский институт в Бухе продолжал числиться германо-советским и Тимофеев-Ресовский жил там, имея в кармане советский паспорт. Несколько раз Тимофееву-Ресовскому предлагали принять германское гражданство, но он отказался. Его интересовала только работа.

В 1945 году в Берлин вошли части Советской армии.

Тимофеев-Ресовский был незамедлительно арестован и отправлен в Карлаг, – как пособник фашистов. Из Карлага, где он умирал от пеллагры, в 1947 году его вытащил заместитель наркома внутренних дел генерал-полковник НКВД А. Завенягин, хорошо знавший от специалистов, чего может стоить такой ученый. Вылечив, подняв на ноги, Тимофеева-Ресовского отправили на Урал в закрытую лабораторию. Работали там в основном немцы, тоже попавшие туда не по своей воле.

Как раз в эти годы генетика в СССР была окончательно разгромлена, но это никак не коснулось работ Тимофеева-Ресовского. В лаборатории, отделенной от внешнего мира колючей проволокой, он свободно занимался официально отвергнутой в стране генетикой, правда, никто при этом ни в мире, ни в СССР не знал, жив ли он? Официально вне стен лаборатории Тимофеева-Ресовского не существовало. Его как бы попросту не было на свете, поэтому ему не были страшны нападки лысенковцев.

«…Казалось бы, вот после лагеря заточили его в ссылку, в глушь, изолировали от академической, институтской ученой среды, а что получилось? – писал Д. Гранин. – После сессии ВАСХНИЛ Лысенко и его сторонники громят генетику, крупнейших ученых-биологов, которые не желают отрекаться от генетики, лишают лабораторий, кафедр, а в это время Зубр в своем никому не ведомом заповеднике преспокойно продолжает генетические работы на дрозофилах. Само слово „дрозофила“ звучало в те годы как криминал. Дрозофильщики чуть ли не вредители, фашисты – что-то в этом роде, страшное, враждебное советской жизни. В „Огоньке“ печатают статью „Мухолюбы – человеконенавистники“. Дрозофила была как бы объявлена вне закона. Антилысенковцы изображались в ку-клукс-клановских халатах. Если бы Зубр вернулся в те годы в Москву, то по неудержимой пылкости характера он, конечно, ввязался бы в борьбу, и кончилось бы это для него непоправимо плохо, как для некоторых других ученых. Судьба же упрятала его в такое место, где он мог оставаться самим собой – самое, пожалуй, непременное условие его существования. Везение заключалось и в том, что заниматься выпало ему самой жгучей, самой наинужнейшей на многие годы проблемой. Во всем мире развернулись работы с радиоактивными веществами. Создавали атомную бомбу, атомные реакторы, атомные станции. Защита среды, защита живых организмов, защита человека – все это вставало перед наукой впервые. Надо было обеспечить безопасность работ, безопасную технологию. Молодая атомная техника и промышленность ставила многие проблемы. Даже ученые-физики не представляли себе толком нужных мер защиты при пользовании радиоактивными веществами. У Е. Н. Сокуровой работала препаратором пожилая женщина. Прежде, чем дать мыть чашки из-под радиоактивных веществ, Елизавета Николаевна подробно инструктировала ее: нужно надеть двойные перчатки, потом обмыть их, проверить на счетчике и так далее. Смотрит однажды, а она моет чашки голыми руками. „Что вы делаете?“ – „А я, – отвечает она, – уже мыла так, без перчаток, и ничего мне не стало, так что зря ты кричишь…“

«…В работе Н. В. Тимофеева-Ресовского содержится практический намек.

Когда лабораторию расформировали и немцы были отпущены на родину, Тимофееву-Ресовскому предоставили право набрать собственную научную группу и перевели в Уральский филиал Академии наук СССР. Там, с 1955 по 1963 год, он руководил отделом Института биологии.

В 1956 году Тимофееву-Ресовскому разрешили вернуться в Москву.

Шла оттепель, повеяло новыми ветрами.

На перроне в Москве Тимофеева-Ресовского встречали люди, высоко ценившие его как ученого, и крайне пораженные тем, что он оказался жив. К тому же – формально – Тимофеев-Ресовский был никто: он не имел никакой ученой степени.

С 1964 по 1969 годы Тимофеев-Ресовский работал в Институте медицинской радиологии АМН СССР в Обнинске. С 1969 года числился консультантом Института медико-биологических проблем Минздрава СССР. Это не было официальной синекурой, – на свой страх и риск пригласил ученого академик О. Г. Газенко.

Основные труды Тимофеева-Ресовского посвящены проблемам генетики, радиобиологии, биогеоценологии, эволюционной теории. Он один из основоположников количественной радиационной генетики и автор капитальных исследований, посвященных генетическому действию излучений. Совместно с физиком М. Дельбрюком Тимофеев-Ресовский создал первую биофизическую модель структуры гена и предложил возможные пути его изменения. Изучая начальные этапы внутривидовой дифференциации, сформулировал и развил учение о микроэволюции.

Умер ученый в 1981 году.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Продолжение на ЛитРес

Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский

Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский Биолог, генетик.Родился 7 сентября 1900 года в Москве.В роду Тимофеевых-Ресовских было немало знаменитых личностей. Родственниками, например, приходились будущему биологу сразу три российских адмирала – Сенявин, Головнин и

Экк Николай Владимирович

Экк Николай Владимирович Экк (наст. фам. Ивакин) Николай Владимирович [1(14).6.1902, Рига, — 14.7. 1976, Москва], советский кинорежиссёр, заслуженный деятель искусств РСФСР (1973). В 20-е гг. окончил Государственные высшие мастерские и Государственный техникум кинематографии. Работал в

СТАНКЕВИЧ, Николай Владимирович

Николай Тимофеев-Ресовский (1899–1981)

Николай Тимофеев-Ресовский (1899–1981) Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский родился в Москве 7 сентября 1899 г. в семье инженера-железнодорожника Владимира Викторовича Тимофеева-Ресовского и его жены Надежды Николаевны, урожденной Всеволожской. (Практически во всех

Читайте также: