Гузель эрнстовна улумбекова доклад

Обновлено: 02.07.2024

Все вакцины можно условно разделить на три большие группы.

1. Вакцины на основе нуклеиновых кислот ДНК или РНК

То, что такие вакцины люди смогли создать всего за один год, говорит о том, что ученые славно потрудились в последние 10 лет, в частности создавая вакцины против ВИЧ и эболы. В процессе этой работы были найдены необходимые технологии и придуманы новые методики.

2. Вакцины с почти убитым вирусом

Второй вид вакцин — так называемые цельновирионные вакцины. Они содержат фактически убитый вирус. Когда такую вакцину вводят в организм, различные частицы вируса, в том числе частички оболочки и спайк-белка, могут вызывать иммунный ответ в организме. Кстати, именно так действует всем нам знакомая вакцина против полиомиелита.

Этот вид вакцин против коронавируса разрабатывает российский Федеральный научный центр исследований и разработки иммунобиологических препаратов им. М.П. Чумакова РАН и китайская компания Sinovac.

3. Пептидные вакцины

Реакция организма человека на разные виды вакцин разная. После векторной вакцины на основе ДНК и РНК у небольшого числа людей (около 15%) может повышаться температура, иногда появляется ломота в мышцах. Но эти симптомы быстро проходят.

Чем моложе организм, тем активней он реагирует на вакцину. По опыту, люди старшего возраста переносят прививку легче. РНК-вакцины чаще вызывают аллергические реакции, но это не является противопоказанием. Просто надо понаблюдать за пациентом и быть готовым ввести противоаллергическое лекарство.

Вы спросите, зачем нужна прививка? После введения любого вида вакцины в организм мы будем защищены от заболевания в тяжелой и средней форме его проявления. Однако риск перенести легкий бессимптомный COVID-19 у привитых людей пока не изучен. А раз так, то даже те, кто сделал прививку, должны обязательно носить маски, чтобы не заразить окружающих. Хотя предварительные данные из Израиля (где вакцинировано более половины населения) говорят о том, что риск перенести болезнь в легкой форме у привитых существенно ниже, чем у тех, кто прививку не делал. И еще важный момент: ни одна из названных вакцин не может вызвать болезнь, против которой она действует, поскольку она не содержит сам вирус.

Возможно, к концу этого года мы сможем вернуться к тому режиму жизни, который вели до начала эпидемии. Это произойдет тогда, когда минимум 75% населения выработают иммунитет к вирусу, либо переболев, либо привившись. По данным специалистов, число переболевших и, соответственно, имеющих иммунитет, в России сегодня составляет 12–15%. Расчеты можно сделать следующим образом: по данным Росстата, в России за 2020 год с диагнозом COVID-19 умерли 160 тыс. человек. В среднем летальность (отношение числа умерших к числу заболевших) от этой инфекции составляет 1–2%. Тогда легко посчитать число зараженных: в нашей стране оно составляет около 11 млн человек.

К ним быстро прибавятся те, кто вакцинирован. Сегодня их в России уже 2,5 млн человек. Но чтобы за 2021 год привить около 100 млн человек (75% населения), в месяц надо вакцинировать не менее 10 млн граждан. Отмечу, что тех, кто переболел, по рекомендации ВОЗ, также надо вакцинировать — так их иммунитет будет более устойчивым.

Пока вакцинация хорошо идет в Москве. Там для этого есть все необходимые ресурсы: медицинские кадры, оборудование для перевозки и хранения вакцины. Что касается других регионов, то прививочная кампания там пока только набирает силу. Первые итоги можно будет подводить в конце февраля.

Думаю, производители нас не подведут: в России уже работают шесть заводов по производству Sputnik V. Важно другое, чтобы региональные власти и эксперты проводили разъяснительную работу о необходимости вакцинации, в том числе открыто и честно рассказывали о ней: о том, как действуют вакцины, какие бывают побочные действия, развеивали всяческие мифы. А таких мифов в Интернете немало. Иногда диву даешься, как с помощью научных терминов в этих историях изложена полная нелепица.

И еще надо понимать, что вирус во время размножения в организме человека может мутировать. Это естественное поведение РНК-вирусов, к которым относится ковид. И рано или поздно появится такой его вариант, на который имеющиеся вакцины не будут действовать. Соответственно, мы должны успеть как можно быстрее остановить передачу и размножение вируса. В противном случае мы эту гонку проиграем, и всё начнется сначала. Другими словами, вопрос вакцинации — это не только наша личная защита, но и наша гражданская ответственность, наш свет в конце туннеля. Надеюсь, что вместе мы справимся с этой напастью до конца текущего года.

— Гузель Эрнстовна, на ваш взгляд, было ли российское здравоохранение готово к эпидемии коронавируса COVID-19?

— Все меры, которые приняты по борьбе с коронавирусом, можно разделить на два блока. Первый — санитарно-эпидемиологические, то есть ограничение социальных контактов, закрытие школ и бизнесов, отмена авиарейсов, дезинфекция транспорта и другие. Всем этим у нас занимается Роспотребнадзор — отдельная структура, не подчиняющаяся минздраву России. Второй блок мер — в системе здравоохранения. Она у нас в стране представлена федеральным министерством и региональными органами управления, причем последние минздраву напрямую не подчиняются. Итак, с точки зрения санитарных мер мы делали все примерно так же, как другие европейские страны, — не хуже, не лучше. Что касается системы здравоохранения, то и мы, и многие другие западные страны столкнулись с близкими трудностями.

Какие проблемы были общими? Дефицит кадров, стационарных коек, сложности в управлении между центром и регионами, неповоротливость страховой системы финансирования здравоохранения. Только российскому здравоохранению было несоизмеримо тяжелее. Объясню почему. Несмотря на то что в Москве, Татарстане и ряде других регионов делали все возможное и невозможное, этого можно было бы во многом избежать, если бы в предыдущие десятилетия наша система здравоохранения не была демобилизована длительным недофинансированием, бездарными реформами, неэффективной системой управления и финансирования медицинских организаций и, самое главное, нетерпимым отношением общества к медицинским работникам.

Вторая проблема российского здравоохранения — бездарные реформы последних лет, которые инициировали экономисты. Сегодня организаторы здравоохранения всех стран, включая США, Великобританию, Германию, Австрию, приходят к выводу, что напрямую рыночные инструменты управления к здравоохранению неприменимы. К сожалению, в последние годы системой здравоохранения рулили экономисты и правительства им безгранично доверяли.

— Я знаю, что вы в пример ставите всегда советскую систему здравоохранения. Что не так с финансированием сегодняшней российской?

Поэтому система ОМС, в которой медицинские организации вынуждены зарабатывать, во многом привела к разрушению инфекционной службы, скорой помощи и тем самым снизила доступность медпомощи, особенно на селе и в малых городах.

Третья серьезная проблема российского здравоохранения — нетерпимое отношение к нашим медработникам. У нас, несмотря на то что приняты указы президента о повышении зарплат, идет мощный отток кадров из отрасли. Кстати, Татарстану тут тоже нечем похвастаться, сейчас-то здесь подняли зарплату, но долгие годы экономили на медиках. Да, развивали высокотехнологичную медицину, строили и оснащали центры, но экономили на зарплатах врачей. Так вот, если убрать из расчетов заработную плату московских, петербургских докторов, то оклады их коллег в большинстве регионов будут 20–25 тысяч рублей, а у медсестер — 10 тысяч. Это нищенские оклады! Естественно, медработникам приходится брать полторы-две ставки, чтобы заработать на жизнь. К тому же им мешает масса никчемных, никому не нужных проверок, необоснованных требований, которые невозможно исполнить или которые нужны только финансистам.

Огромный стресс вызывают третирования со стороны следственного комитета и потребительский экстремизм. Мы ведь не бытовую услугу оказываем, а спасаем здоровье и жизни наших граждан! В систему здравоохранения идут особенные люди. Им памятник надо ставить, что они до сих пор при таких зарплатах исполняют свой долг. А сегодня произошла подмена понятий — вместо оказания медицинской помощи врачи стали оказывать услуги, что противоречит смыслу нашей профессии — служению!

Четвертая проблема — децентрализация управления. Здравоохранение должно быть полувоенной системой. Представьте себе: у нас во главе минобороны Сергей Шойгу, а в каждой республике и регионе будет свой начальник, который станет по-своему решать все вопросы, да еще каждая региональная армия начнет за солдат (медицинских работников) конкурировать. Какая тогда оборона будет? Так же и в здравоохранении невозможно, чтобы система стала децентрализованной. Для того чтобы обеспечить всем гражданам страны доступную медицинскую помощь и быть готовым к чрезвычайным ситуациям, все должно управляться из единого центра. Правда, тогда выдвигаются очень высокие требования к тем, кто принимает решения.

Эпидемия эту проблему показала, когда каждый регион, за исключением санитарно-эпидемиологических требований (данная служба, кстати, централизована), койки по-своему строил, конкурировал друг с другом за врачей, средства индивидуальной защиты, аппараты ИВЛ. Регионы и до эпидемии соперничали между собой за медицинских работников, так как врачи уезжают туда, где больше платят, оголяя свои регионы. Например, из Московской области отправляются в Москву, из Псковской — в Московскую. Это абсолютно неверные подходы. Кстати, служба санитарно-эпидемиологического надзора и другие ведомства по безопасности здоровья населения, например медицина катастроф, которая сегодня подведомственна другому учреждению, также должны подчиняться федеральному минздраву. Только так можно обеспечить единый скоординированный ответ и в мирное время, и тем более при чрезвычайных ситуациях.

Я вам назвала четыре главные причины, которые показали, почему нашей системе было в десятки раз тяжелее бороться с эпидемией. Но я хочу сказать, что в целом управленцы в здравоохранении старались: я видела, как это в Москве происходит, и наш федеральный минздрав старался, только вот полномочий у него практически не было никаких. Но самое тяжелое, что весь первый удар эпидемии взяли на себя врачи, медицинские сестры, а также рядовые работники здравоохранения — водители скорой помощи, младший медицинский персонал. Это те люди, к которым мы так бездарно относились в последние годы. И абсолютное большинство из них беззаветно исполняли свой долг. Многим подобное стоило жизни. По разным данным, в России скончались от 200 до 300 наших медработников, а это 5–7,5 процента от всех умерших от коронавируса. Например, в Италии скончались 160 медицинских работников — 0,3 процента от всех умерших, в США — 0,1 процента. В любом случае у нас в десятки раз больше умерло, чем за границей. Конечно, были и факты замалчивания, и преследования медработников за то, что они сообщали о нехватке средств индивидуальной защиты. Наоборот, пусть говорят! Это нормально, когда есть обратная связь. Преследовать за такое недопустимо.

— Что делать, чтобы сохранить устойчивость системы здравоохранения? Я знаю, что у вас есть предложения по реформированию российского здравоохранения.

— Время экономических реформ закончилось. Эпидемия показала, что и у общества, и у власти должно измениться отношение к медработникам и в целом к системе здравоохранения. Цена здравоохранения и медработников — это цена вашего здоровья. Тут экономии быть не может!

И чтобы изменить вектор развития российского здравоохранения, сначала нужно провести реформу управления и сделать централизованную систему. Федеральному министру должны подчиняться все региональные министры, санэпиднадзор и вся служба по безопасности здоровья населения.

Второе — необходимо увеличить госрасходы на здравоохранение. Минимум — 6 процентов ВВП. Сегодня мы тратим на здравоохранение 3,8 триллиона рублей, а надо, чтобы это было (в ценах 2019-го) как минимум 6,5 триллиона. Каждый год, включая 2020-й, нужно поэтапно добавлять по 1 триллиону. Тогда к 2022-му финансирование здравоохранения будет как раз 6,5 триллиона рублей — это 6 процентов ВВП. Из дополнительных средств одна треть — на обеспечение широких слоев населения бесплатными лекарствами в амбулаторных условиях, треть — на повышение квалификации медработников, обеспечение инфекционной безопасности медучреждений в условиях затянувшейся эпидемии и реализацию ряда специальных программ.

Также важно перейти на бюджетную модель финансирования. Для этого надо устранить частные страховые организации из цепочки доведения государственных средств до медучреждений, передав их функции государственным ведомствам. Все деньги собрать в одном кошельке и распределять по регионам в соответствии с потребностью.

Нужно оплачивать медицинские организации по смете, чтобы не было такого: раз нет больного, значит, станем сейчас сокращать койки и штат. А народу куда обращаться? Во главе должна быть не экономика, а доступность и качество медицинской помощи — для этого и создаются системы здравоохранения. Наша цель — народ спасать! Конечно, элементы рыночных подходов должны быть, например, это может быть мотивация за качество и объемы работы.

Следующее, что мы должны сделать, — изменить положение медработников, чтобы у них были достойные и безопасные условия для жизни и работы. Для этого необходимо установить на федеральном уровне одинаковый базовый оклад. Зарплата врача состоит из базового оклада, компенсационных и стимулирующих выплат. Базовый оклад у доктора должен быть минимум четыре МРОТ, у среднего медперсонала — два МРОТ, у водителей и младшего медперсонала — 1,5 МРОТ. А все остальные надтарифные надбавки должны быть в дополнение к этому окладу по одинаковым принципам во всех регионах.

Надо установить законодательно обоснованные нормы трудовой нагрузки для медицинских работников. По основной должности продолжительность рабочей недели в мирное время не должна превышать 40 часов (максимальное совместительство не более 1,2 ставки). Конечно, к таким показателям мы сможем перейти только поэтапно, когда в отрасли появятся дополнительные кадры.

Также необходимо повысить качество медицинского образования и науки. У нас профессорско-преподавательский состав вузов и медицинских колледжей получает зарплату меньше, чем врачи и медицинские сестры. Соответственно, не происходит обновления высшей школы, а преподаватели должны думать о заработках вместо того, чтобы повышать свою квалификацию.

Российская наука также недофинансирована, расходы на нее в нашей стране в 7–10 раз меньше, чем в западных государствах. Надо вкладывать в это! В советские времена понимали, что наука, хорошее образование нужны для развития страны, и уж их никогда не обделяли. Поэтому и были выдающиеся прорывы в экономике. Например, всего через 12 лет после разрушительной Второй мировой войны Советский Союз запустил первый в мире спутник. Можете себе такое представить?

Не могу не отметить огромную роль советской медицины в Великой Победе. Благодаря централизованной системе управления в тяжелейшие годы Великой Отечественной войны система здравоохранения возвращала в строй до 80 процентов раненых и 90 процентов заболевших. Значит, было грамотное управление, значит, принимались умные профессиональные решения. Кстати, тогда, в годы войны, удалось избежать эпидемий.

И в завершение скажу, что в системе здравоохранения необходимо обеспечить обязательную готовность к чрезвычайным ситуациям. Должна быть разработана специальная госпрограмма в этом направлении, протоколы, созданы резервы (коек, кадров, средств индивидуальной защиты), проводиться учения. Именно так и было в советское время.

— Вы хвалите советскую систему здравоохранения. На ваш взгляд, могла бы она столкнуться с такой эпидемией? Допустила бы ее?

Да, возможно, в советской медицине было мало высоких технологий, может, где-то имелся излишний коечный фонд, но все это компенсировалось доступным первичным звеном здравоохранения в каждом уголке страны. Люди могли получить помощь: приходишь в поликлинику, а тут тебе и врач первичного звена, и доктор-специалист, и физиотерапию сделают, и рентген. Не зря ВОЗ признала тогда, что наша система оказания первичной медико-санитарной помощи лучшая в мире. Поэтому в нынешних реалиях основные принципы организации советской медицины, особенно первичного звена, конечно, должны учитываться при формировании новой системы.

— Раньше тоже случались вспышки коронавируса, а это и SARS, и MERS…

— SARS и MERS нас не касались. Тайвань, Южная Корея, которые столкнулись ранее с SARS, сегодня дали быстрый и правильный ответ, поэтому у них мало заболевших, а умерших в Тайване всего 8 человек, хотя до Китая совсем недалеко, да и в стране высокая плотность проживания населения. Тайвань, Южная Корея, Китай принимали более решительные, скоординированные действия и очень своевременные по сравнению с некоторыми европейскими странами. Они даже жесткие меры изоляции не вводили (за исключением Ухани), но зато у них было массовое тестирование, отслеживание контактов зараженных и их строгая изоляция. Мы тоже старались. Но у нас очень высокая концентрация проживания людей в Москве, да и не все граждане в начале эпидемии серьезно отнеслись к рекомендациям по самоизоляции.

— Один из самых обсуждаемых вопросов — нужны ли были карантинные меры или мы могли сделать так, как в Швеции и Беларуси?

— Однозначно необходимы! Даже нечего обсуждать. В Беларуси и Швеции всего 10 миллионов человек и достаточно нескученное проживание. Сегодня в Швеции одни из самых высоких показателей смертности от COVID-19 среди населения (45 человек на 100 тысяч). Не забывайте: в Москве 13 миллионов жителей столицы и 3 миллиона приезжих — и все на маленьком пятачке. Возможно, в каких-то других регионах можно было бы помягче меры вводить.

— Настало время снимать все ограничения?

— Вы должны понять, что специфического эффективного лечения нет, специфической профилактики, то есть вакцины, — тоже, как и коллективного иммунитета. Даже в Швеции, где были контакты между гражданами, антитела определяются только у 20 процентов населения. Поэтому, постепенно открывая контакты, мы должны соблюдать все меры безопасности. Какие? Вы прекрасно знаете. Это ношение масок, потому что вирус передается преимущественно воздушно-капельным путем. Его особенность в том, что у него очень много бессимптомных случаев. Мы с вами чувствуем себя хорошо, а на самом деле можем распространять вирус. Для кого-то это может обернуться тяжелым заболеванием. Потому, повторюсь, обязательно во всех общественных местах носить маски, соблюдать дистанцию в 1,5–2 метра и избегать скученности.

— До этой эпидемии у нас не было столь строгих эпидемиологических требований. Как думаете, после данной ситуации что-то изменится в сознании людей? Будем ли мы осторожнее, допустим, при тех же эпидемиях гриппа, которые повторяются ежегодно?

— Говорят, что во многих странах упала заболеваемость гриппом, кишечными инфекциями. Я рада, что люди будут внимательнее относиться к санитарно-гигиеническим мерам, потому что очень многие про это забыли. Кстати, в советском периоде была огромная санитарно-просветительная работа. А мы пребывали в последнее время во благости, что побороли все инфекции. Так вот, благости закончились.

— Но, допустим, в США на здравоохранение тратится много средств. Почему они тогда тоже оказались не готовы к такой эпидемии?

— Вы в наши данные по смертности верите?

— Я думаю, что с самого начала мы как-то по-другому кодировали причины смертности. Чудес ведь не бывает, при такой инфицированности в России следовало ожидать большей смертности, например как в Италии, Испании и США. Потому сегодня наше правительство сделало поправки по этому вопросу.

— Как думаете, насколько больше?

— После пересмотра реальное число смертей от COVID-19 у нас будет в 1,5–2 раза выше. Мне сложно сказать сейчас. Однозначно роль ВОЗ в этом плане важна: нужно с самого начала для всех стран иметь единые принципы кодирования смертей, чтобы данные были сопоставимы, и дать соответствующие разъяснения. ВОЗ, кстати, так практически и сделала, но все-таки разные подходы остались.

— Я правильно понимаю, что здравоохранение не должно жить законами рынка? Можно ли ситуацию в отрасли назвать провалом рынка?

— Все правильно сказали. У нас должны быть лишь отдельные рыночные подходы в здравоохранении. Наша полувоенная система отвечает не только за финансовую эффективность, но и в первую очередь за здоровье и жизни людей. Главное, чтобы осознание этой новой роли здравоохранения стало единодушным.

Гузель Эрнстовна Улумбекова родилась 2 августа 1962 года в Казани.

С 1969 по 1979 год училась в общеобразовательной школе №18 Казани, которую окончила с золотой медалью.

С 2007 по 2009 год была советником губернатора Самарской области и отвечала за разработку Стратегии развития здравоохранения Самарской области.

С 2013 года организовывала разработку и внедрение системы НМО в стране, в том числе объединяла работу научных клинических центров РАН и профессиональных медицинских обществ по данному направлению.

В 2015 году Улумбекова основала Высшую школу организации и управления здравоохранением — уникальный научно-методический, экспертный и образовательный центр в сфере организации здравоохранения и общественного здоровья.

В настоящее время координирует работу межведомственного совета РАН, утвержденного президиумом РАН, по разработке национальной лекарственной политики на период 2020–2030 годов, где непосредственно отвечает за макроэкономические расчеты и научное обоснование программы по разработке инновационных лекарств.

- Гузель Эрнстовна, на ваш взгляд, было ли российское здравоохранение готово к эпидемии коронавируса COVID-19?

- Все меры, которые приняты по борьбе с коронавирусом, можно разделить на два блока. Первый - санитарно-эпидемиологические, то есть ограничение социальных контактов, закрытие школ и бизнесов, отмена авиарейсов, дезинфекция транспорта и другие. Всем этим у нас занимается Роспотребнадзор - отдельная структура, не подчиняющаяся минздраву России. Второй блок мер - в системе здравоохранения. Она у нас в стране представлена федеральным министерством и региональными органами управления, причем последние минздраву напрямую не подчиняются. Итак, с точки зрения санитарных мер мы делали все примерно так же, как другие европейские страны, - не хуже, не лучше. Что касается системы здравоохранения, то и мы, и многие другие западные страны столкнулись с близкими трудностями.

Вторая проблема российского здравоохранения - бездарные реформы последних лет, которые инициировали экономисты. Сегодня организаторы здравоохранения всех стран, включая США, Великобританию, Германию, Австрию, приходят к выводу, что напрямую рыночные инструменты управления к здравоохранению неприменимы. К сожалению, в последние годы системой здравоохранения рулили экономисты и правительства им безгранично доверяли.

- Я знаю, что вы в пример ставите всегда советскую систему здравоохранения. Что не так с финансированием сегодняшней российской?

Третья серьезная проблема российского здравоохранения - нетерпимое отношение к нашим медработникам. У нас, несмотря на то что приняты указы президента о повышении зарплат, идет мощный отток кадров из отрасли. Кстати, Татарстану тут тоже нечем похвастаться, сейчас-то здесь подняли зарплату, но долгие годы экономили на медиках. Да, развивали высокотехнологичную медицину, строили и оснащали центры, но экономили на зарплатах врачей. Так вот, если убрать из расчетов заработную плату московских, петербургских докторов, то оклады их коллег в большинстве регионов будут 20-25 тысяч рублей, а у медсестер - 10 тысяч. Это нищенские оклады! Естественно, медработникам приходится брать полторы-две ставки, чтобы заработать на жизнь. К тому же им мешает масса никчемных, никому не нужных проверок, необоснованных требований, которые невозможно исполнить или которые нужны только финансистам.

Огромный стресс вызывают третирования со стороны следственного комитета и потребительский экстремизм. Мы ведь не бытовую услугу оказываем, а спасаем здоровье и жизни наших граждан! В систему здравоохранения идут особенные люди. Им памятник надо ставить, что они до сих пор при таких зарплатах исполняют свой долг. А сегодня произошла подмена понятий - вместо оказания медицинской помощи врачи стали оказывать услуги, что противоречит смыслу нашей профессии - служению!

Четвертая проблема - децентрализация управления. Здравоохранение должно быть полувоенной системой. Представьте себе: у нас во главе минобороны Сергей Шойгу, а в каждой республике и регионе будет свой начальник, который станет по-своему решать все вопросы, да еще каждая региональная армия начнет за солдат (медицинских работников) конкурировать. Какая тогда оборона будет? Так же и в здравоохранении невозможно, чтобы система стала децентрализованной. Для того чтобы обеспечить всем гражданам страны доступную медицинскую помощь и быть готовым к чрезвычайным ситуациям, все должно управляться из единого центра. Правда, тогда выдвигаются очень высокие требования к тем, кто принимает решения.

Эпидемия эту проблему показала, когда каждый регион, за исключением санитарно-эпидемиологических требований (данная служба, кстати, централизована), койки по-своему строил, конкурировал друг с другом за врачей, средства индивидуальной защиты, аппараты ИВЛ. Регионы и до эпидемии соперничали между собой за медицинских работников, так как врачи уезжают туда, где больше платят, оголяя свои регионы. Например, из Московской области отправляются в Москву, из Псковской - в Московскую. Это абсолютно неверные подходы. Кстати, служба санитарно-эпидемиологического надзора и другие ведомства по безопасности здоровья населения, например медицина катастроф, которая сегодня подведомственна другому учреждению, также должны подчиняться федеральному минздраву. Только так можно обеспечить единый скоординированный ответ и в мирное время, и тем более при чрезвычайных ситуациях.

Я вам назвала четыре главные причины, которые показали, почему нашей системе было в десятки раз тяжелее бороться с эпидемией. Но я хочу сказать, что в целом управленцы в здравоохранении старались: я видела, как это в Москве происходит, и наш федеральный минздрав старался, только вот полномочий у него практически не было никаких. Но самое тяжелое, что весь первый удар эпидемии взяли на себя врачи, медицинские сестры, а также рядовые работники здравоохранения - водители скорой помощи, младший медицинский персонал. Это те люди, к которым мы так бездарно относились в последние годы. И абсолютное большинство из них беззаветно исполняли свой долг. Многим подобное стоило жизни. По разным данным, в России скончались от 200 до 300 наших медработников, а это 5-7,5 процента от всех умерших от коронавируса. Например, в Италии скончались 160 медицинских работников - 0,3 процента от всех умерших, в США - 0,1 процента. В любом случае у нас в десятки раз больше умерло, чем за границей. Конечно, были и факты замалчивания, и преследования медработников за то, что они сообщали о нехватке средств индивидуальной защиты. Наоборот, пусть говорят! Это нормально, когда есть обратная связь. Преследовать за такое недопустимо.

- Что делать, чтобы сохранить устойчивость системы здравоохранения? Я знаю, что у вас есть предложения по реформированию российского здравоохранения.

- Время экономических реформ закончилось. Эпидемия показала, что и у общества, и у власти должно измениться отношение к медработникам и в целом к системе здравоохранения. Цена здравоохранения и медработников - это цена вашего здоровья. Тут экономии быть не может!

Второе - необходимо увеличить госрасходы на здравоохранение. Минимум - 6 процентов ВВП. Сегодня мы тратим на здравоохранение 3,8 триллиона рублей, а надо, чтобы это было (в ценах 2019-го) как минимум 6,5 триллиона. Каждый год, включая 2020-й, нужно поэтапно добавлять по 1 триллиону. Тогда к 2022-му финансирование здравоохранения будет как раз 6,5 триллиона рублей - это 6 процентов ВВП. Из дополнительных средств одна треть - на обеспечение широких слоев населения бесплатными лекарствами в амбулаторных условиях, треть - на повышение квалификации медработников, обеспечение инфекционной безопасности медучреждений в условиях затянувшейся эпидемии и реализацию ряда специальных программ.

Нужно оплачивать медицинские организации по смете, чтобы не было такого: раз нет больного, значит, станем сейчас сокращать койки и штат. А народу куда обращаться? Во главе должна быть не экономика, а доступность и качество медицинской помощи - для этого и создаются системы здравоохранения. Наша цель - народ спасать! Конечно, элементы рыночных подходов должны быть, например, это может быть мотивация за качество и объемы работы.

Следующее, что мы должны сделать, - изменить положение медработников, чтобы у них были достойные и безопасные условия для жизни и работы. Для этого необходимо установить на федеральном уровне одинаковый базовый оклад. Зарплата врача состоит из базового оклада, компенсационных и стимулирующих выплат. Базовый оклад у доктора должен быть минимум четыре МРОТ, у среднего медперсонала - два МРОТ, у водителей и младшего медперсонала - 1,5 МРОТ. А все остальные надтарифные надбавки должны быть в дополнение к этому окладу по одинаковым принципам во всех регионах.

Российская наука также недофинансирована, расходы на нее в нашей стране в 7-10 раз меньше, чем в западных государствах. Надо вкладывать в это! В советские времена понимали, что наука, хорошее образование нужны для развития страны, и уж их никогда не обделяли. Поэтому и были выдающиеся прорывы в экономике. Например, всего через 12 лет после разрушительной Второй мировой войны Советский Союз запустил первый в мире спутник. Можете себе такое представить?

- Вы хвалите советскую систему здравоохранения. На ваш взгляд, могла бы она столкнуться с такой эпидемией? Допустила бы ее?

- Раньше тоже случались вспышки коронавируса, а это и SARS, и MERS…

- SARS и MERS нас не касались. Тайвань, Южная Корея, которые столкнулись ранее с SARS, сегодня дали быстрый и правильный ответ, поэтому у них мало заболевших, а умерших в Тайване всего 8 человек, хотя до Китая совсем недалеко, да и в стране высокая плотность проживания населения. Тайвань, Южная Корея, Китай принимали более решительные, скоординированные действия и очень своевременные по сравнению с некоторыми европейскими странами. Они даже жесткие меры изоляции не вводили (за исключением Ухани), но зато у них было массовое тестирование, отслеживание контактов зараженных и их строгая изоляция. Мы тоже старались. Но у нас очень высокая концентрация проживания людей в Москве, да и не все граждане в начале эпидемии серьезно отнеслись к рекомендациям по самоизоляции.

- Один из самых обсуждаемых вопросов - нужны ли были карантинные меры или мы могли сделать так, как в Швеции и Беларуси?

- Однозначно необходимы! Даже нечего обсуждать. В Беларуси и Швеции всего 10 миллионов человек и достаточно нескученное проживание. Сегодня в Швеции одни из самых высоких показателей смертности от COVID-19 среди населения (45 человек на 100 тысяч). Не забывайте: в Москве 13 миллионов жителей столицы и 3 миллиона приезжих - и все на маленьком пятачке. Возможно, в каких-то других регионах можно было бы помягче меры вводить.

- Настало время снимать все ограничения?

- Вы должны понять, что специфического эффективного лечения нет, специфической профилактики, то есть вакцины, - тоже, как и коллективного иммунитета. Даже в Швеции, где были контакты между гражданами, антитела определяются только у 20 процентов населения. Поэтому, постепенно открывая контакты, мы должны соблюдать все меры безопасности. Какие? Вы прекрасно знаете. Это ношение масок, потому что вирус передается преимущественно воздушно-капельным путем. Его особенность в том, что у него очень много бессимптомных случаев. Мы с вами чувствуем себя хорошо, а на самом деле можем распространять вирус. Для кого-то это может обернуться тяжелым заболеванием. Потому, повторюсь, обязательно во всех общественных местах носить маски, соблюдать дистанцию в 1,5-2 метра и избегать скученности.

- До этой эпидемии у нас не было столь строгих эпидемиологических требований. Как думаете, после данной ситуации что-то изменится в сознании людей? Будем ли мы осторожнее, допустим, при тех же эпидемиях гриппа, которые повторяются ежегодно?

- Говорят, что во многих странах упала заболеваемость гриппом, кишечными инфекциями. Я рада, что люди будут внимательнее относиться к санитарно-гигиеническим мерам, потому что очень многие про это забыли. Кстати, в советском периоде была огромная санитарно-просветительная работа. А мы пребывали в последнее время во благости, что побороли все инфекции. Так вот, благости закончились.

- Но, допустим, в США на здравоохранение тратится много средств. Почему они тогда тоже оказались не готовы к такой эпидемии?

- Вы в наши данные по смертности верите?

- Я думаю, что с самого начала мы как-то по-другому кодировали причины смертности. Чудес ведь не бывает, при такой инфицированности в России следовало ожидать большей смертности, например как в Италии, Испании и США. Потому сегодня наше правительство сделало поправки по этому вопросу.

- Как думаете, насколько больше?

- После пересмотра реальное число смертей от COVID-19 у нас будет в 1,5-2 раза выше. Мне сложно сказать сейчас. Однозначно роль ВОЗ в этом плане важна: нужно с самого начала для всех стран иметь единые принципы кодирования смертей, чтобы данные были сопоставимы, и дать соответствующие разъяснения. ВОЗ, кстати, так практически и сделала, но все-таки разные подходы остались.

- Я правильно понимаю, что здравоохранение не должно жить законами рынка? Можно ли ситуацию в отрасли назвать провалом рынка?

- Все правильно сказали. У нас должны быть лишь отдельные рыночные подходы в здравоохранении. Наша полувоенная система отвечает не только за финансовую эффективность, но и в первую очередь за здоровье и жизни людей. Главное, чтобы осознание этой новой роли здравоохранения стало единодушным.

— В статье, опубликованной в 2018 году, Вы подробно описали существующие проблемы в системе здравоохранения и предложили пути достижения общенациональной цели, поставленной президентом: увеличение продолжительности жизни населения с 73 до 78 лет к 2024 году. Сейчас 2020 год. Изменилось ли что-то за эти два года как в самой системе здравоохранения, так и в группе факторов, влияющих на состояние здоровья населения России, о которой вы упоминали?

— Предлагаю начать с главного — указа президента. Важно то, что президент поставил цели по улучшению здоровья населения России. Две из них — перед здравоохранением и социальной сферой, а еще одна — перед экономикой, которая сегодня должна развиваться ускоренными темпами. Отмечу, что по научным расчетам в нашей стране от благосостояния граждан, которое определяется уровнем развития экономики, здоровье зависит примерно на 40%, от уровня финансирования здравоохранения — на 30% и на столько же — от образа жизни.

Важно и то, что президент к нам прислушался: вышло дополнительное поручение о модернизации первичного звена здравоохранения. Почему это необходимо? Главная проблема российского здравоохранения связана с дефицитом медицинских кадров первичного звена — персонала поликлиник, сельских амбулаторий, центральных районных больниц. Для того чтобы ее решить, необходимо принципиально улучшить положение медицинских работников в отрасли — увеличить заработные платы и создать благоприятные условия для их труда. Министерство здравоохранения должно утвердить специальную программу, а мы — ученые — обосновать ее основные положения.

Пандемия изменила наши планы. Естественно, все ресурсы и силы были направлены на борьбу с эпидемией. Однако для борьбы с коронавирусом резервы были найдены, а правительство отреагировало адекватно. При этом огромную тяжесть бремени взяли на себя врачи, медицинские сестры, рядовые работники здравоохранения. Их беззаветный труд спас здоровье и жизни многим нашим гражданам.

Вторая проблема — нетерпимое отношение к медицинским работникам. Общество и представители власти не ценят их труд. Это подтверждает унизительно низкая зарплата. В 2012 году президент подписал указ об увеличении оплаты труда медицинских работников. Согласно указу врачи, преподаватели вузов и учёные должны получать как минимум 200% от средней зарплаты в регионе. Но если мы посмотрим на базовые оклады врачей в регионах, исключив Москву и оплату труда администраторов, то они составляют максимум 20-30 тысяч рублей. Это приводит к оттоку кадров из отрасли. При этом пациентов-то не стало меньше, и оставшимся врачам приходится работать в условиях высокой нагрузки.

Из презентации Г.Э. Улумбековой на пресс-конференции РАН и НАН Беларуси

Кроме того, в разных регионах страны зарплаты отличаются, поэтому в некоторых из них дефицит специалистов выражен сильнее, так как многие переезжают в Москву и другие крупные регионы, где зарплата выше. Еще одна причина оттока кадров из отрасли связана с тем, что в результате рыночных реформ врачи стали оказывать не медицинскую помощь и спасать здоровье и жизни пациентов, а предоставлять банальную услугу. Обществу важно понимать, что оказание медицинской помощи — это служение. А оказание так называемых пациентоориентированных услуг искажает смысл нашей профессии.

Существует также ряд других проблем: недостаточное финансирование медицинского образования и науки, что напрямую приводит к ухудшению качества медицинского образования и подготовки кадров. Если мы поднимем планку качества медицинского образования и престижа медицинской науки — система заживет! Но для этого нужны адекватные средства.

— Вы назвали ряд серьезных проблем. Как их можно решить?

— В первую очередь, необходимо создать централизованную вертикаль управления: все региональные министры должны подчиняться федеральному министерству здравоохранения.

Служба санитарно-эпидемиологического надзора также должна быть в структуре министерства. Так было в советское время и примеры зарубежных стран доказывают, что только так можно эффективно бороться с эпидемиологическими вызовами.

Необходимо поэтапно за 3 года увеличить государственное финансирование системы здравоохранения до 6% ВВП, или до 6,5 триллионов рублей в ценах 2019 года. Для этого ежегодно, начиная с 2020 года, необходимо увеличивать финансирование на 1 триллион рублей.

На что должны пойти эти деньги? Во-первых, на увеличение оплаты труда медицинских работников. Во-вторых, на создание системы всеобщего лекарственного обеспечения. И, в-третьих, на создание специальных программ по борьбе с эпидемиями и другими угрозами.

Система ОМС показала свою неэффективность, поэтому финансирование здравоохранения должно стать бюджетным.

И, конечно, необходимо установить единые на федеральном уровне базовые оклады медицинских работников по их основным квалификационным группам, чтобы не вынуждать врачей и медицинских сестер ездить на заработки в другие регионы. Эта мера также позволит сократить существующий дефицит кадров.

Из презентации Г.Э. Улумбековой на пресс-конференции РАН и НАН Беларуси

Еще один важнейший вопрос связан с выгоранием врачей. И до эпидемии этот показатель в нашей стране достигал 60%, а сейчас, думаю, еще выше. Только представьте: специфического лечения новой коронавирусной инфекции нет, много тяжелых пациентов, постоянный страх заразиться самому, заразить своих коллег, пациентов и близких. А выгорание приводит к низкой производительности труда и даже уходу из профессии. Мы просто обязаны защитить наших медработников. Например, Национальная академия наук США обратилась к Конгрессу США с призывом решить эту проблему для американских медиков.

Необходимо также создать систему бесплатного лекарственного обеспечения в амбулаторных условиях. Сегодня в РФ доступ к бесплатным лекарствам по рецепту врача есть лишь у категорий граждан, которые имеют определенные льготы или страдает определенными типами заболеваниями — это всего около 8 млн. граждан. При этом в странах Европы доступ к лекарствам по рецепту есть у всех категорий граждан.

У каждого врача свои пациенты: у педиатра — дети, у кардиолога — люди, страдающие заболеваниями сердечно-сосудистой системы. Мой пациент — эта вся система здравоохранения. И я от всей души буду стараться, чтобы мой пациент стал стабильным и поправлялся.

— Каким странам удалось стабилизировать ситуацию во время глобального распространения коронавирусной инфекции?

— В Европе высокую эффективность показала Норвегия. Норвежское правительство опубликовало документ, в котором они описали все свои действия. Уже в январе 2020 года они разработали и приняли единую для страны Стратегию сдерживания распространения вируса. Было проведено массовое тестирование, введены ограничительные меры, проводилось отслеживание контактов. Благодаря своевременным и скоординированным мерам в Норвегии наблюдается один из самых низких показателей заболеваемости в Европе.

И, конечно, самые лучшие результаты показали страны Восточной Азии. Например, в Ухане были приняты жесточайшие меры, которые, возможно, неприменимы для многих стран той же Европы. Были закрыты все предприятия, школы, государственные организации, приостановлено движение транспорта. Город был полностью закрыт, применялся жесткий карантин для всех контактов! Им за несколько недель удалось снизить число передачи вируса от одного человека другим (Rt) ниже единицы. Но самое удивительное в том, что в Ухане за 10 дней было проведено почти 10 миллионов тестов ПЦР. Благодаря этому представители здравоохранения выявили всего 300 бессимптомных носителей. Кстати, те, кто с ними контактировали не заразились. Обращаю внимание, что они строго соблюдают масочный режим, а наши граждане не всегда следуют этой важной рекомендации по ограничению передачи вируса.

Отличную работу провели Южная Корея и Тайвань, где практически нет новых случаев заболевания. Правда, сегодня в Южной Корее появились спорадические случаи заражения, связанные с сезонными рабочими и открытием ночных клубов. В этих странах также проводилось массовое тестирование и усиленные мероприятия по выявлению их контактов с последующей их карантинизацией.

Примечательно и то, что в Южной Корее министр здравоохранения два раза в день участвовал в брифингах со СМИ, а на Тайване — ежедневно. Министры рассказывали об актуальной информации и предпринятых мерах. В результате население успокоилось, а люди четко понимали, что нужно делать, как себя вести.

Все эти примеры характеризуют централизованную систему здравоохранения, которой нам так не хватает.

Интервью проведено при поддержке Министерства науки и высшего образования РФ и Российской академии наук.

Читайте также: