Доклад либеральной миссии застой 2

Обновлено: 16.05.2024

Сергей Медведев: В российской экономике будущее все никак не наступит, наоборот, ее накрывает прошлое, накрывают призраки застоя. Экономика уже более 10 лет находится в состоянии стагнации, среднегодовые темпы роста не превышают 1%. Сами понятия, такие как "рост", "модернизация", "реформы", вообще сняты с повестки дня. Как долго может продолжаться застой, чем он чреват и как избежать грядущей катастрофы? Об этом доклад фонда "Либеральная миссия" "Застой-2. Последствия, риски, альтернативы для российской экономики".

Корреспондент: Российская экономика второе десятилетие находится в стагнации. Стабильность, достигнутая ценой отказа от развития, оказалась неустойчивой. Среднегодовые темпы роста российской экономики с 2009 по 2019 год составили 1%, а за последние 5 лет – всего 0,8%. По уровню ВВП на душу населения впереди Латвия, Литва, Малайзия, Румыния, Сейшелы, Панама и Польша. Об этом говорят авторы доклада "Застой-2", предрекающие России в 2030-х годах полномасштабный кризис.

Несмотря на то что российская экономика находится в стагнации, публичная дискуссия о возможных путях ее преодоления не ведется, вместо этого – национальные проекты. Путинскую эпоху застоя можно сравнить с брежневской по средним темпам роста экономики: 1% против 1,6%.

Основными факторами дестабилизации являются: падение доходов от нефтегазового экспорта на 25%, которое станет долгосрочным в силу сдвига мирового энергобаланса, сокращение рабочей силы из-за демографического фактора и "черные лебеди", включая последствия от санкций, политические риски новых и кризисы. В случае отказа развивать новые отрасли, которые смогут заменить нефть, Россия, вслед за Венесуэлой, будет страной, пережившей второй структурный кризис, связанный с волатильностью цен на нефть", – говорится в докладе.

Сергей Медведев: Мы пригласили обсудить этот доклад двух его авторов: в студии Борис Грозовский, экономический обозреватель и автор телеграм-канала EventsAndTexts, на связи из Парижа экономист Сергей Гуриев, профессор университета Sciences Po.

С точки зрения власти, это не застой, а стабильность. Стабильность была выбрана вместо роста и модернизации, и это некая сознательная стратегия власти, лишь бы ничего не трогать?

Сергей Гуриев: Согласен. Я уверен, что власть хорошо понимает последствия тех действий, которые она предпринимает. Этот доклад написан десятью экономистами, а также редакторами Кириллом Роговым и Борисом Грозовским. Мы все в своих кусках доклада написали примерно одно и то же. Мой кусок называется "Ловушка среднего дохода". Я говорю о том, как страны, похожие на Россию, доходят до некоторого уровня развития и предпочитают отказываться от серьезных изменений, тем самым предпочитая стабильность, ту политико-экономическую систему, которую они построили, дальнейшему росту и развитию. Надо сказать, что российские власти хорошо понимали, что они попадают в эту ловушку. Я даже ссылаюсь на выступления Медведева и Шувалова 2012–2014 годов, которые еще до всякого Крыма говорят о том, что если мы не будем проводить реформы, то нас ждет стагнация, ловушка среднего дохода. Тем не менее, они вполне сознательно пошли на это. Российская власть понимала, что роста и развития не будет, зато можно искать источники легитимности где-то еще. И мы знаем, что в течение нескольких лет популярность и легитимность режима была высокой за счет не экономических, а геополитических источников.

Борис Грозовский: Я бы добавил: основные причины застоя – это закрытость, это то, что мы и во внешней политике, и в экономике выбрали линию, связанную с тем, чтобы доказывать, что мы самые крутые в политике, а соответственно, сворачивать экономическую кооперацию. Это монополизация всех секторов экономики и на федеральном, и на региональном уровне, и избирательное правосудие, то есть отсутствие верховенства права. Но при этом для власти такая стратегия в целом выгодна: она не рискует тем, что избиратели, как в демократических странах, накажут ее за отсутствие экономического роста и падение доходов. Между тем продолжать извлечение ренты, и нефтегазовой, и из бюджетных расходов, и так далее – это в моменте для них наиболее выгодная стратегия, они ее и придерживаются вполне рациональным образом.

Сергей Медведев: С точки зрения экономической истории как долго возможен нулевой рост? Есть ли какие-то ограничители? Или при наличии достаточно большой сырьевой подушки это может продолжаться десятилетиями?

Сергей Гуриев: Это действительно может продолжаться десятилетиями. Всегда приводят в пример Аргентину, где рост сменялся спадом, иногда продолжалась стагнация. Аргентина, которая раньше была одним из лидеров экономического развития, примерно сто лет назад – конкурентом США, сегодня ушла на периферию, потому что она как раз не росла, а Соединенные Штаты росли быстро. Я думаю, что исторические прецеденты не так уж показательны, ведь сегодня мир устроен совсем по-другому, он гораздо более глобализован. Люди, живущие в России, хорошо представляют себе, что происходит в Европе, да и в той же Аргентине. В этом смысле требовательность, наверное, будет расти быстрее.

Есть одна важная работающая политическая сила – это Алексей Навальный, его штабы, его фонд, его YouTube-канал

Конечно, люди будут предъявлять чем дальше, тем больше претензий российской власти. Как она будет на это реагировать, не вполне понятно. Пока мы видим отсутствие экономического плана и попыток решить те проблемы, о которых мы говорим в нашем докладе, и, напротив, закручивание гаек в политической и информационной сферах. Есть одна важная работающая политическая сила – это Алексей Навальный, его штабы, его фонд, его ютьюб-канал. Эта сила выступает за реформы, за смену политико-экономической модели мирным путем. Российские власти не терпят этого, объявляют такого рода предложения экстремизмом, а самого Алексея Навального убивают в тюрьме.

Сергей Медведев: Если говорить об ограничителях этой модели нулевого роста, экстрактивной ресурсной модели, насколько силен запас инфраструктуры? Как я понимаю, не происходит никаких инвестиций в инфраструктуру. Это тоже, видимо, один из серьезных ограничителей на длинном плече планирования?

Борис Грозовский: У нас практически остановились иностранные инвестиции в инфраструктуру. Но инвестиции, которые делает бюджет и государственные компании, достаточно велики. У одной только "Роснефти" гигантские планы по освоению арктического шельфа и восточных районов. Как раз к этим большим инвестиционным планам вопрос немножко другой, он не в том, что слишком мало инвестируется, а в том, насколько будут оправданны эти инвестиции. Ведь сейчас никто не прогнозирует, что цена нефти вернется на уровень 80–90 долларов за баррель, среднюю цену экономисты прогнозируют где-то в районе 50–50+ долларов. Спрос на нефть с большой вероятностью уже очень близок к максимуму, то есть он достигнет максимума в конце 2020-х или начале 2030-х годов.

Спрос на бензин, возможно, перевалил через свой пик в 2019-м доковидном году, поскольку страны очень активно переходят на электромобили. Сейчас отдельные страны вводят запреты с 2030–40 года, будет вообще запрещена продажа автомобилей, работающих на бензине. Даже Калифорния присоединяется к этому запрету с 2035 года, о чем раньше невозможно было и подумать, зная привычки американцев. Спрос на нефть будет снижаться. А в сценарии, когда люди все больше и больше начинают озабочиваться экологией, глобальным потеплением, спрос на нефть и уголь будет резко снижаться. Как на это мы среагируем, бог его знает.

Сергей Медведев: Сергей, в этом докладе вы пишете о ловушке средних доходов – что это такое?

Нужно перейти к новой модели роста, основанной на инвестициях, новой технологии, инновациях, открытости

Сергей Гуриев: Когда бедные страны пытаются догнать богатые, они проходят через несколько стадий экономического роста и развития. Сначала быстрый рост от низких доходов до средних (низкие доходы – это, грубо говоря, тысяча долларов в год на душу населения, то есть это очень низкие доходы, очень бедные страны). По мере того как страны достигают среднего уровня доходов (сегодня Россия – это страна со средним уровнем доходов), они базируются на преимуществе дешевого труда, как это раньше делал Китай, как сейчас делают многие африканские страны или, например, Вьетнам. Это страны, которые конкурируют на глобальном рынке за счет того, что им дешево обходится рабочая сила. Сегодня Россия не является страной с дешевой рабочей силой, в том числе из-за демографических факторов. Она не может полагаться на преимущество дешевой рабочей силы, ей нужны новые источники роста. Это, собственно, и есть ловушка средних доходов.

Нужно перейти к новой модели роста, основанной на инвестициях, новой технологии, инновациях, открытости. Эта модель, безусловно, несовместима с сегодняшней политической системой в России. Но система, которая привела страну к среднему доходу, повысила доходы до сегодняшнего уровня, окостеневает и говорит: я больше не хочу меняться. Элиты, получающие ренту в сегодняшней модели (в России это особенно заметно, потому что там есть просто нефтяная рента, которую легко присваивать элитам), говорят: у нас все хорошо, мы будем защищать свою ренту любой ценой. А это как раз вступает в противоречие с потребностью перехода от среднего дохода к высокому.

Россия могла бы стать богатой страной, она ненамного беднее, чем многие ее развитые соседи, но она отказывается от этих изменений, от защиты конкуренции, прав собственности, открытости, преодоления изоляции. И это приводит к тому, что Россия, как и многие другие страны, остается в ловушке средних доходов. В докладе мы говорим о странах, которым удалось вырваться из этой ловушки: это и Корея, которая после кризиса 1998 года провела реформы, разрушившие власть чеболи над экономикой, это и страны Центральной и Восточной Европы, которые смогли вырваться из сферы притяжения старых институтов, стали фактически европейскими странами с высоким уровнем дохода. В этом смысле нет ничего невозможного, но для этого необходимо преодолеть это самое притяжение окостенелых политических институтов, которые стоят на пути дальнейшего развития, превращения России в процветающую страну.

Сергей Медведев: Я думаю, главный вывод из всего доклада: основными ограничителями являются внеэконмоические. Это не истощение ресурсно-сырьевой базы, не демографическое истощение, не износ основного капитала – это политические ограничения, невозможность вырваться из этой ловушки среднего дохода и перейти к новым источникам роста.

Рассуждает один из соавторов доклада, экономист Олег Буклемишев.

Олег Буклемишев: В нынешней ситуации глобальный кризис совершенно не обязателен, он обычно является условием для появления российского кризиса, но российский кризис может появиться и сам собой. Мы пока не можем предположить, как это может случиться, но это возможно, например, в силу ряда техногенных событий, в силу каких-то сбоев (а именно масштабные сбои кажутся с каждым годом все более и более реальными).

Что касается ситуации на рынке энергоносителей, то это обычно самый мощный фактор, который предопределяет происходящее в российской экономике, но я бы сказал, что нельзя все залить деньгами и нефтью. Проблемы становятся более и более тяжелыми, вязкими, структурными. Просто количество нефти, отправленное на экспорт, или просто количество денег, поступивших в бюджет, с какого-то момента не смогут нам помочь решать эти проблемы.

Что такое эпоха застоя? Это даже более быстрый экономический рост, чем сейчас, это отторжение на международной арене, напряженные отношения в связи с холодной войной и с войной горячей, которая происходила недалеко от российских границ, в Афганистане, это утрата конкурентоспособности по целому ряду направлений, это провалы, связанные с сельским хозяйством. Это многое из того, что выразилось в названии одного из прогремевших фильмов той эпохи "Так жить нельзя". Осознание, что так жить нельзя, все больше овладевает активной частью общества, и это, на мой взгляд, самое главное.

Сергей Медведев: Как я понимаю, один из главных рисков – это декарбонизация мировой экономики. Условно говоря, российское государство – это огромный нарост на нефтяной трубе. Если нефтяная рента начинает падать, то начинаются проблемы российского государства, и как все это ударит по экономике?

Борис Грозовский: Каменный век закончился не потому, что закончились камни. Угля еще много, но мы видим, как сейчас задыхается Китай. Наибольшая доля энергии, получаемой в мире из угля, это Китай. Но это гигантский смог, страна буквально задыхается, вкладывает миллиарды долларов в то, чтобы перейти на возобновляемые источники. Собственно, с нефтью произойдет точно так же, нефтяная эра закончится не потому, что закончились нефтяные ресурсы, а просто потому, что это слишком дорого обходится не для экономики, а для экологии. Глобальное потепление перестало быть страшилкой, а его существование – предметом споров, по крайней мере, в научном мире. Дебатируется то, на какие жертвы мы должны пойти, чтобы приостановить глобальное потепление, замедлить его, сколько это будет стоить экономике, кто и как должен взять это бремя на себя, с тем чтобы избежать больших бед, очень сильной нестабильности климата.

Сергей Медведев: Истощение этих источников неизбежно ведет к кризису?

Борис Грозовский: Россия тут оказывается под двойным воздействием. С одной стороны, потеря нефтяных доходов, с другой, глобальное потепление. Россия может потерять больше, чем другие страны. Правда, в средней полосе климат станет потеплее, и жить там будет приятнее.

Сергей Медведев: В Африке поплывет инфраструктура, а в Волгограде будет круглый год плюс 50. Я слышал и такие сценарии, что к концу века юг России, Калмыкия, нижнее Поволжье будут по климату напоминать африканские пустыни.

Борис Грозовский: Да, расширение пустынь. Как сейчас смотрят экономисты на прогнозирование спроса на нефть? Базовый сценарий, если будут действовать те меры, которые уже приняли европейские правительства и правительства других стран, – это снижение спроса на нефть к 2050 году примерно на 10% по отношению к тому, что есть сейчас.

Сергей Медведев: Это допандемийный сценарий? Я читал, что пандемия очень сильно скорректировала сценарии спроса.

Борис Грозовский: Это уже после. В прошлом году в итоге спрос на нефть упал где-то на 7–8%. Вполне возможны сценарии, при которых люди начинают все больше и больше беспокоиться о глобальном потеплении, соответственно, быстрее переходить с бензиновых автомобилей на электромобили, менять свои потребительские модели, модели поведения. Тогда спрос на нефть может упасть на 30–40 и даже на 50%. Этот сценарий British Petroleum рассматривает как вполне реальный.

Итак, в 1-ой части мы рассмотрели, что во главу угла проблем роста экономики О.Григорьев ставит состояние разделения труда и формирования воспроизводственных контуров в мире и отдельных странах в исторической ретроспективе, на основании чего можно прогнозировать и развитие в обозримом будущем. А я показал, как и в каком направлении следовало бы продолжить эту работу, отталкивая от этого реального научного достижения. Но этого будет явно недостаточно, поскольку ныне является генеральной явно другая линия, которую принято называть либеральной, которую продвигают политики и экономисты, называющие себя демократами.

Но давайте послушаем эти песни, благо тексты изложены в докладе достаточно подробно, но нам хватит и выдержек.

Вот Борис Грозовский, обозреватель и автор телеграм-канала EventsAndTexts, который в докладе представлен первым, очень озабочен слабым процессом декарбонизации экономики России, поскольку инвестиции в возобновляемую энергетику у нас находятся на очень низком уровне, а доля углеводородных доходов и в экспорте, и в бюджете, наоборот, очень высока. Но победа Байдена наполняет его оптимизмом, поскольку только ему де под силу заставить человечество предпринять активные меры по предупреждению глобального потепления, что придаст новый толчок к зелёному переходу. В общем, суть его месседжа, подкрепляемого убойной статистикой, в том, что для России выход в снижении своих нефтегазовых доходов, которыми она наполняет почти половину бюджета. Да только, как шило из мешка, торчит банальное обоснование ослабление позиций страны на рынках энергетики, столь желанное Америке. И никаких рекомендаций по поводу того, а чем Россия должна восполнять потерю нефтегазовых доходов. Грозовский ну хоть бы выглянул в окно, чтобы убедиться, что после холодной зимы и весны 2021 года говорить о каком-либо влиянии человеческой деятельности на климат просто глупо. Те учёные, которые не сидят на подсосе у денежных мешков с Уолл-Стрита, вообще не видят какой-либо фатальной зависимости от роста выбросов СО 2 . Например, академик РАН Владимир Котляков, опираясь на научно обоснованные данные, говорит, что мы уже прошли пик исторического потепления и наступает эпоха похолодания, которая обязательно приведёт к новому ледниковому периоду.

- создание конкуренции между регионами;

- разворот от расширения госсектора к его постепенному сокращению;

- отказ компаний с госучастием от их использования как проводников госполитики;

И только Олег Буклемишев из МГУ смог высказать некоторые здравые соображения, которые должны были в некоторой степени ослабить, что ли, высказывания приведённых выше представителей либерализма. Так, он верно считает, что расчёт исключительно на приток инвестиций в экспорт сырья и изделий первичной обработки вряд ли оправдан, что устойчивый долгосрочный экономический рост может опираться только на поступательное увеличение потребления населения, а инвестирование в сырьевые отрасли не способны придать мощный и долговременный импульс потребительскому спросу в масштабах всей экономики. Дополнительные доходы либо достаются узкой прослойке людей, либо маринуются в резервах; они, по большому счету, не просачиваются ни в потребление, ни в инвестиции, вместо того, чтобы перераспределяться внутри экономики через государственные механизмы. Основное слабое место российской экономики состоит в том, что будучи тесно встроена в международные цепочки создания стоимости, она в полной мере подвержена всем негативным колебаниям мировой конъюнктуры. И делает вывод, с которым трудно поспорить: с каждой новой фазой такого цикла объем располагаемых ресурсов (не столько денежных, сколько человеческих, технологических и организационных) будет сокращаться, что в конечном счёте не может не привести к коллапсу нынешней экономической модели.

Суммируя высказывание ведущих персон института неолибералов (Фонда), не покидает ощущение, что они просто из кожи лезут вон, чтобы доказать свою нужность дядям из-за океана: де во как они работают на благо реализации поставленных ими целей! А иначе, если бы они действительно хотели процветания и роста экономики России, о чём мы бы прочитали в докладе? Прежде всего они должны были бы подвергнуть жесточайшей критике разгосударствление экономики, выполненное по лекалам Запада Гайдаром. Затем, взяв на вооружение теорию Григорьева, стали излагать меры по восстановлению воспроизводственных контуров производства станков и инструмента, отраслей машиностроения, самолётов, особенно малой авиации, которая обеспечивала бы транспортную доступность наших просторов, и т.д.. И стали доказывать, что ФНБ, да и ЗВР не должны лежать в запасниках у Запада, считающих Россию своим геополитическим врагом, что эти средства должны тратиться на науку, закупку технологий и современного оборудования, что следует вернуться к лучшей в мире советской системе образования и подготовке кадров; ну и т.д., о чём я писал в первой части. Ан нет, им всё так недостаёт открытости экономики, которую они видят в том, чтобы все природные ресурсы и капиталы вывозились с ещё большей интенсивностью, чтобы мы вернули Крым фашиствующей Украине и Курильскую гряду Японии вместе с Сахалином, а Навального избрали президентом страны. А чтобы страной управляли по типу того, как в Латвии, где президент подданный Германии, премьер – США, а добрая половина госчиновников имеет иностранное гражданство. На кого рассчитана эта писанина? На совсем уж глупых? А вы как думаете?

PS. Возможно, у статьи будет продолжение (часть 3-ья), т.к. обоснованием важности разделения труда отметился не только О.Григорьев, но и М.Хазин. И мне есть, что сказать о его вкладе в эту теорию .

Фото: Алексей Меринов

— В чем же, по мнению вашему и ваших соавторов, заключается застой, в котором застряла наша экономика, — в темпах ВВП, в динамике доходов, в дефицитности бюджета?

Однако собравшиеся экономисты, работающие в России и за рубежом, — и практики, и теоретики — проявили практически полное единство мнений, которое в итоге вылилось в коллективный доклад. И это достаточно симптоматично. По той простой причине, что застой — это не некая арифметическая характеристика темпов экономического роста, а скорее, всеохватная, многофакторная, пространственная картина происходящего.

Застой - он повсюду, куда ни посмотри. И в первую очередь — в головах. Экономика связана с расчетами людей на будущее, в том числе с действиями конкретных лиц, определяющих экономическую политику. И вот у всех сложились четкие мировоззренческие установки, формирующие застой. Когда все ждут кризиса, он точно наступит. Та же история и с застоем. Самое главное, что это очень устойчивое состояние. Как из него выбираться, никто не знает. И если бы участники семинара задались этим вопросом, наверняка уже не было бы единства во взглядах.

— Звучит пессимистично. Но можно ли говорить о каких-то секторах, отраслях и рынках, которых не коснулся застой?

— Ну, это как по болоту идешь: непредсказуемо, с кочки на кочку, где-то чавкнуло, где-то провалилось, где-то, наоборот, вспухло. Словом, где-то хуже, где-то лучше.

Причем речь идет не только о секторах, востребованность которых резко повысилась во время пандемии, — таких как фармацевтика и IT-индустрия. Черная металлургия, деревообработка, строительство — все это в мире тоже на подъеме. Не стала исключением и Россия.

Проблема в том, что когда-нибудь бум закончится, а экономика не может вечно паразитировать на мировой конъюнктуре. Это поняли в Китае, там сейчас отходят от политики безудержного экспорта всего, что только можно, и переключаются на внутренний рынок, на удовлетворение потребительского спроса. На длинной дистанции только он способен обеспечить устойчивый экономический рост. Этот рецепт стоит учесть и российским властям.

— Обычного человека с улицы мало интересуют макроэкономические тренды и экспертное жонглирование долями процента ВВП. Он озабочен собственными доходами. Реальные доходы россиян падают уже много лет почти без пауз. Почему это происходит и есть ли надежда на перелом?

— Без устойчивого роста доходов населения не существует и роста экономического, тем более быстрого. Скажем, еще Генри Форд четко осознал, что если он не будет платить достойную зарплату своим рабочим, те не смогут покупать создаваемые их руками автомобили, ведь экспортного рынка как такового тогда не было. Именно так устроена современная экономика: тот, кто работает, должен иметь доход, позволяющий предъявлять устойчивый спрос на плоды своего труда и другую отечественную продукцию.

Одна из составляющих нынешней экономической политики — подавление обменного курса рубля, что, в свою очередь, стимулирует экспорт и угнетает импорт. Если перестать это столь активно делать, доходы людей автоматически начнут расти, равно как их покупательная способность.

— И куда этот путь заведет?

— Варианты могут быть самые разные. Но российские власти ни масштабнейший кризис 2008 года, ни другие подобные импульсы, похоже, ничему не научили. Государство отнеслось к случившемуся тогда как к враждебному поветрию, занесенному из США. И только!

Но застой — это ведь еще и человеческая, поколенческая категория. Есть у меня знакомый европейский дипломат, 15 лет назад он работал в России, а сегодня вернулся в Москву и с удивлением обнаружил, что знакомиться почти ни с кем не нужно — по большому счету ничего не изменилось. Те же лица. Это тоже влияет на ситуацию.

Застой — это еще и отсутствие идей, стратегии. У нашего государства мания — выжать деньги по максимуму: либо из мировой экономики (с помощью экспорта), либо (фискальным путем) из продуктивных видов деятельности, бизнеса, потребителей. Но по большому счету правильно распорядиться собранными деньгами власти не могут, с этой задачей они не справляются, так сказать, управленчески — реализация нацпроектов постоянно прихрамывает. Раздавать людям деньги напрямую тоже не хотят, что показал прошлый пандемический год.

Такое ощущение, что прямо каждый раз как от сердца отрывали эти несчастные несколько тысяч рублей семьям с детьми. А доходность инвестирования накоплений в главной резервной кубышке — Фонде национального благосостояния — менее одного процента в год.

— Раз уж вы вспомнили прошлый год: тогда практически все мировые экономики ушли в минус из-за пандемии и локдаунов. Спад в России — это часть глобальной тенденции или у нас он имеет свою специфику?

— Конечно, весь мир оказался в ситуации экономического кризиса, вызванного неэкономическими причинами, и Россия вместе с остальными. Вместе с тем у нас принято считать: если что плохое произошло, виноваты злобные силы из-за рубежа, если что хорошее — целиком наша заслуга.

— Звучит красиво. Но что конкретно для этого надо делать?

— Инвестировать в людей, а этим никто не занимается. Что, ко всему прочему, делает их менее конкурентоспособными в профессиональном, производственном плане по сравнению с зарубежными специалистами. У нас крайне мало тех, кто способен перешагивать границы и предлагать свои навыки и услуги на высококонкурентном мировом рынке.

Я не согласен с утверждением, согласно которому пандемия резко усилила деглобализацию и препятствует общемировому экономическому подъему. На самом деле мы наблюдаем лишь небольшое торможение — торговых потоков, инвестиционных, финансовых. Единственное, в чем деглобализация сегодня действительно проявилась, — это перемещение людей. Меньше стало личных встреч, возможности обменяться идеями с глазу на глаз, а не через Интернет. Но это пройдет, и глобальная конкуренция вновь вспыхнет с новой силой. А каковы наши козыри, кроме того же сырья?

— Один из факторов нашей жизни — сворачивание контактов, в том числе экономических, с Западом. Это объясняется во многом уже введенными санкциями в отношении России и угрозами новых ограничительных мер. Насколько это обстоятельство влияет на экономическую стагнацию в стране?

— Дело даже не в непосредственном, физическом ущербе от санкций. Этот ущерб понятен, его можно просчитать. Но есть вещи, скорее, ментального порядка, обусловленные неопределенностью, нестабильностью, страхами, настороженностью. Каждый контрагент из стран Запада, вступая в сделку с любой российской компанией, проводит длинную-длинную проверку.

Такого рода ограничений много, и в разных областях. Санкции — такая штука, которая действует вдолгую и влияет скорее на умы, нежели на какие-то материальные ресурсы. России не видать устойчивого экономического роста, пока будет сохраняться вероятность усиления, а не ослабления санкций. Вот, судя по недавнему заявлению главы Минфина Антона Силуанова об отказе от американской валюты в средствах ФНБ, власти опять готовятся к чему-то плохому.

— При каких условиях закончится в отечественной экономике застой? Что для этого должно сделать правительство?

— Повторяю, застой — в головах. Значит, надо каким-то образом изгнать из мозгов это предчувствие и осознание застоя, ставшего материальной категорией. Надо вселить в людей — и в потребителей, и в инвесторов — оптимизм.

Лет пять назад я написал на эту тему статью: тогда мне казалось, что подобного можно добиться с помощью нескольких технократических приемов. Например, широкой предпринимательской амнистии, снижения того или иного налога, роспуска наиболее вредного контрольного агентства. Но сегодня все зашло слишком далеко, и, чтобы породить всеобщий оптимизм, потребуются более радикальные, убедительные для людей шаги. Мы возвращаемся к идее 1990-х годов: всеочищающего кризиса, катарсиса, тотального слома действующей управленческой системы и замены ее на что-то принципиально новое.

Читайте также: